Мастер-арфист
Шрифт:
— Ну, раз эта ошибка природы сбросила меня в овраг, нужно же мне было как-то выбраться?
Эта фраза чем-то зацепила Робинтона. «Сами забрались, сами выберемся». И снова в голове у него закружился прежний мотив.
Мелодия эта окончательно оформилась лишь много позже, но все же она вернулась, и Робинтон обрадовался тому, что снова способен думать о музыке.
Некогда он провел некоторое время у родственников матери, на восточном побережье, но эта часть Южного Болла была совсем иной. Берег здесь понижался постепенно и переходил в прекрасные пляжи, а пирсы выдавались
Осторожно расспросив Каренхока, Робинтон выяснил, что Лаэла — сама себе хозяйка и дарит свою благосклонность тому, кому пожелает. Каренхок был искренне признателен ей за великодушное отношение. И Робинтон тоже, хотя и вздрогнул, когда Лаэла дерзко заявила, что намерена изгнать печаль из его глаз. И ее раздражало то, что она так и не преуспела в своем начинании. А за ту зиму, что Робинтон провел в морском холде, Лаэла неоднократно возобновляла свои попытки.
Вскоре после окончания Оборота в небе над морским холдом появился дракон. Дети, с которыми Робинтон как раз занимался, возбужденно загалдели: драконы нечасто забирались так далеко на юг. Робинтон взглянул в небо, ладонью заслонив глаза от яркого солнечного света, и нерешительно позвал: «Сайманит'! Это ты?»
«Да, я».
В голосе дракона прозвучало такое веселье — совсем как у Ф'лона, — что Робинтон невольно улыбнулся.
«А что случилось? Что завело тебя так далеко от Бендена?» — поинтересовался Робинтон.
«Ты. Мы были в цехе. Нам сказали, что ты тут».
Бронзовый великан едва коснулся песка, а Ф'лон уже соскользнул с его шеи.
— Робинтон, я стал отцом! Я стал отцом! — закричал Ф'лон, размахивая руками, и гулко хлопнул арфиста по спине. С плеча у него свисал мех с вином. — Сын! Ларна подарила мне сына!
— Ларна? Так ты все-таки ее завоевал!
Сердце Робинтона болезненно сжалось. Когда он впервые узнал, что Ф'лон неравнодушен к повзрослевшей Ларне — той самой, что некогда была сущим наказанием для мальчишки Фаллонера, — Касия была еще жива…
— Распускай учеников, Роб! — велел Ф'лон. — Дети, расходитесь. Заниматься будете завтра.
Робинтон не сумел сдержаться и расхохотался при виде подобного своеволия. А тут еще на вопли ликования сбежались рыбаки, которые сидели на берегу и чинили сети. Робинтон поспешно представил Ф'лона Матсену и остальным, а потом повел друга к хижине, он делил ее с Каренхоком.
— Прекрасный крепкий мальчишка, весь в отца! — похвастался Ф'лон, разливая вино по кружкам, поспешно расставленным Каренхоком.
— Эй, на стол-то вино не лей! — возмутился Робинтон. — Это бенденское?
— А что еще, по-твоему, я мог привезти, чтобы выпить за здоровье моего первенца? — не менее возмущенно отозвался Ф'лон и залпом осушил кружку.
Встреча получилась веселой, хотя и короткой: Ф'лону не терпелось вернуться в Бенден, к малышу.
— Так как, Ларна все-таки простила тебя за то, что ты толкнул
— Я никогда и не толкал ее в мусорную кучу. Это был Рангул. То есть Р'гул. Теперь он охотнее толкнул бы ее не туда, а кое-куда в другое место, но в супруги ее получил я, — Ф'лон гордо стукнул себя в грудь, — а не Р'гул!
— Уверен: с тобой она будет счастливее, — сказал Робинтон, припомнив, каким обидчивым был Рангул в детстве.
— Конечно! — отозвался Ф'лон. После третьей — а может, четвертой — кружки вина он решил, что ему пора возвращаться в Вейр, к Ларне и сыну. — Я назвал его Фалларнон.
— Отличное имя для будущего всадника.
— Бронзового всадника! Можешь не сомневаться! — заметил Ф'лон, доброжелательно попрощался с Каренхоком и улетел.
— Он явился сюда аж из Бенден-Вейра лишь затем, чтобы рассказать тебе про сына? — спросил Каренхок и кое-как доковылял до двери, желая взглянуть вслед всаднику.
— Мы с ним старые друзья.
— И очень хорошие друзья! — Каренхок одобрительно поднял кружку. — В Южном Болле нечасто встретишь хорошее бенденское!
Девять дней спустя скороход принес Робинтону послание от Ф'лона. Ларна умерла через два дня после рождения Фалларнона. Робинтон отправил ответ с тем же скороходом, выражая свои соболезнования. Но в глубине души Робинтон завидовал Ф'лону: ведь у того остался сын от любимой.
Когда Каренхок наконец начал хорошо ходить и вновь смог ездить верхом, Робинтон после внутренних борений оставил ему своего руатанского скакуна — тот был куда спокойнее и умнее хилого низкорослого животного, некогда сбросившего Каренхока. Поскольку другого скакуна под рукой не случилось, Робинтону пришлось возвращаться в цех на бывшем скакуне Каренхока, и он полностью согласился со всеми эпитетами, которыми Каренхок награждал незадачливого зверюгу.
Первое, что сделал Робинтон, добравшись до цеха арфистов, это потребовал у смотрителя конюшен забрать у него тупой мешок с костями и подыскать нового скакуна. Но затем он сразу отправился искать маму. А когда нашел, Робинтону совсем не понравился ее внешний вид, и он засыпал Мерелан вопросами о самочувствии.
— Все в порядке, милый, не волнуйся. Я действительно хорошо себя чувствую. Просто устала немного. Зима была напряженная — ты же и сам знаешь.
Но Робинтон не успокоился, и на следующее утро изловил мастера-целительницу Джинию.
— Если не приглядываться, она вроде бы выглядит хорошо, — медленно произнесла Джиния. — Но я — да и ты тоже — понимаю, что это не так. Она теряет вес, хотя я вижу, что ест она хорошо. Но не бойся, я за ней присматриваю. И за Бетрис тоже.
— За Бетрис? — Робинтон вдруг осознал, что после возвращения он так и не встречал супругу мастера-арфиста — а ведь обычно Бетрис всегда была на виду, в самой гуще событий. — А что с Бетрис?
Неужели весь его мир рушится? Неужели все, кого он любил и кем восхищался, вдруг решили вспомнить, что они смертны?