Мастер боя (Мое имя - Воин)
Шрифт:
Добирались не очень долго. Двинулись на Москву, но в город не въехали. Захватили кусочек МКАДа, промчались по нему с ветерком и ушли на Дмитров. Скоро повернули на неширокое шоссе, рассекающее сосновый бор, и километра через три уже катили по небольшому и уютному коттеджному поселку. Особняк, где ожидался прием в честь суперчемпиона, был обставлен автомобилями. Вероятно, многие из них днем наполняли стоянку у спорткомплекса, где проходил финальный бой. Правда, там Петр не видел номеров без указания региона, но с бело-сине-красным триколором. Хотя, может, просто не разглядел. Здесь их стояло в
Не менее достаточно, если не в избытке, было проявлено и знакового внимания к свежеиспеченному суперчемпиону боев без правил. «Линкольн» к парадному подъезду, ковровая дорожка, туш и «Ода к радости» в скрипичном исполнении, сдержанные, ввиду солидности контингента, аплодисменты, речи и тосты, гирлянды цветов, средней руки фейерверк… В общем, все как у людей.
Петр принимал происходящее больше по обязанности: кланялся, благодарил, триумфально вскидывал руки, улыбался… Леон, которого представили как тренера, взрастившего чемпиона, тушевался, старался отплыть в сторонку, что в конце концов ему удалось сделать. Зато Бурнаш сиял как начищенный медный таз, лез в первые ряды и едва не скакал от радости, будто он сам сегодня бился в десятиугольнике и выиграл титул.
Потом как-то разом шум и суета утихли, и вечер пошел своим чередом. О Петре не то что забыли – он как-то естественно отошел на второй план. Встречаясь с ним, гости вежливо улыбались, однако смотрели насквозь, будто и не видя его; что-то говорили, но без особого смысла; поздравляли – и равнодушно расходились. Каждый нашел себе компанию и занятие по душе. Бурнаш сновал в гуще людей, появляясь то тут, то там, воплощая в жизнь тезис бывшего комроты Иностранного легиона о пользе торжественных приемов. Жаль только, тот не упомянул о скуке, которая частенько поражает участников светских раутов.
Петр, выйдя из зоны активного внимания, облегченно вздохнул и присоединился к Леону, наблюдательный пост с бокалом белого вина занявшему сбоку у балюстрады особняка. Подхватив с подноса фужер с шампанским, Петр встал рядом. С балкона второго этажа доносилась негромкая приятная музыка. Невидимый струнный квартет играл прекрасно и на любой вкус. Классика и джазовые вещи, блюзы и известные оперные темы сменяли друг друга. Моцарт уступал место Дворжаку, торжественный Бетховен теснил Вивальди, синкопы Гершвина прерывали величественные доминант– септаккорды Чайковского…
– Знакомые все лица, – кивнул Леон в сторону лужайки.
– Все из телевизора, – согласился Петр. – Бомонд…
– Ковчег, – уточнил Леон. – Пары чистые, пары нечистые…
– Это ты про потоп? – ухмыльнулся Петр.
– Про сушь великую, – качнул головой Леон. – Что-то в горле пересохло. Давай-ка выпьем за твою победу. А то тоскливо как-то стало.
Можно было согласиться с Бурнашом, определившим списочный состав гостей уважительным «О-о-о-о…». Только перечисление первых лиц ветвей власти, партий, общественных организаций, теле-арт-поп-знаменитостей заняло бы не один десяток минут. Конечно, можно было погордиться, что все эти люди пришли чествовать нового суперчемпиона боев без правил. Но Петр прекрасно понимал, что его сегодняшний триумф не более чем повод, о котором уже завтра никто из присутствующих не вспомнит. А кто-то
– Господа! Разрешите нарушить ваше уединение, – раздался сверху со ступенек знакомый раскатистый баритон.
Вилен Владимирович Слуцкий собственной персоной стоял между колонн под руку с дочерью. За сегодняшний вечер Петр с генералом общался неоднократно, правда, лишь в официальной обстановке. Тот жал ему руку, надевал венок победителя, вручал призы и конверт с премиальными. А сейчас Слуцкий удостоил их частным общением.
– Виват, герои! – звонко пропела «чужестранка» Ксения и приветственно взмахнула рукой с зажатым в ней фужером.
Петр и Леон, здороваясь, вежливо опустили головы. У Петра это вышло плавно, зато Леон чисто по-военному кинул вниз подбородок. Выправка строевого офицера давала о себе знать. Ксения в ответ лихо вскинула свободную левую руку под несуществующий козырек.
– Вольно, господа, – скомандовала она.
– Я вижу, вам не слишком по душе суета нашего вечера? – поинтересовался Слуцкий, не обращая внимания на игривое настроение дочери.
– Да нет, – пожал плечами Петр. – Все хорошо…
– Не придавайте всему этому большого значения, – улыбнулся отставной генерал. – Для основной массы гостей вы всего лишь повод для очередного светского приема и совершенно им безразличны. Более того, честно признаюсь, и я, как хозяин, этим людям не очень интересен и являюсь эдакой чисто технической фигурой, всего лишь организатором очередной…
– Тусовки, – перебила его Ксения, выбросив вперед пальцы в рокеровской «козе». Неожиданно она запела чуть хрипловатым голосом в рэповском стиле: – «Ты и я, мы не станем слушать мудрых дебилов. Ночь наша – и никаких Че Гевара. Мы звезды Центавра, мы осколки упавшего мира. Наш паровоз устал, наш пара… пара…»
– Ксения, что за эскапады? Гости могут подумать, что ты легкомысленная особа, – мягко сказал Слуцкий.
– Мы так вовсе не думаем, – за двоих вежливо ответил Леон.
Петр, однако, не придерживался столь категоричного мнения. Детская открытость за гранью фамильярности ему не совсем импонировали.
– Да надоели эти… – досадливо кивнула женщина в сторону гостей. – Одни и те же, одно и то же… Тоска зеленая! Все эти приемы, рауты, презентации… Те, что женского обличья, брюликами да телесами трясут, а те, которые в штанах, – все вопросы решают. Ни мужиков, ни баб нормальных, сплошь депутаты и министры, олигархи и политики, да еще звезды, звездочки, звездюльки…
– Ксения! – с показной сердитостью остановил дочь Слуцкий. – Мне кажется, ты переходишь рамки приличия.
– Ой, папа, ничего я не перехожу. Не притворяйся, что ты думаешь иначе обо всех этих… – наморщила носик Ксения.
– Мне трудно возразить тебе, ты это знаешь. Но уж позволь самому решать, что думать.
– А мне – что говорить! – упрямо вздернула подбородок женщина. – Я уважаю тех, кого хочу уважать. И желаю общаться с теми, кто этого достоин.
По лицу Слуцкого пробежала жесткая тень, однако мгновенно исчезла. Отставной генерал на секунду задумался и поднял вверх указательный палец, словно призывая присутствующих к вниманию. С трудом припоминая слова, Вилен Владимирович медленно, почти по слогам, процитировал: