Мастер-класс по неприятностям
Шрифт:
Укладываясь, Бонифаций мечтательно говорил:
– Эх, ребятки, как я люблю всю ночь вздыхать на душистом сене и до утра слушать божественный свист этих волшебных птах.
После этих слов он мгновенно засыпал, и соловьев божественных из-за его мечтательного храпа мы уже не слышали.
В первые дни мы сильно уставали и тоже засыпали довольно быстро. Утром ныряли в овраг, по дну которого торопился в речку прозрачный холодный ручей, умывались. Вода была в ручье чистая, холодная и ничем, кроме свежести,
Дверей у нашего сеновала не было, были широкие ворота. Уходя на работу, мы припирали их снаружи дрючком, чтобы не забрались внутрь козы да овцы, козлы да бараны.
В первый рабочий день мы с непривычки к физическому труду проспали ужин, а следующим днем наши мирные труды завершились – начались суровые и опасные боевые будни.
Только мы это не сразу узнали. Утром мы подошли к конторе, а возле нее увидели знакомую «газельку» со стойким запахом сильно спелой черешни. Никита (я ударение больше ставить не буду, и так ясно) заглянул в кузов и присвистнул:
– Не понял!
Мы – тоже. Наша черешня так и стояла в ящиках. А мы-то старались.
И в это время мы услышали в открытое окно серьезный разговор фермера и нашего Бонифация.
– А вы знаете, – сердито говорил фермер, – сколько мне предлагают оптовики за мою черешню? Копейки. Мне дешевле вывезти ее в степь и свалить в овраг!
– Это как? – недоумевал Бонифаций. – Это какая-то чушь!
– Чушь! Это мафия!
– Так продавайте ее сами, на рынке, по своей цене. Черешня-то отменная.
– Ага! Вы смешно говорите, сударь. Стану я за прилавок – и что?
– И что?
– А у меня ее десятки тонн. Я ее до Нового года продавать буду.
– А что же ваша милиция? – наивничал Бонифаций.
– Она не наша, – отрубил фермер. – Она – ихняя.
– У меня идея! – Бонифаций заспешил эту идею «озвучить». – Нас здесь почти двадцать два человека…
Тут нам стало не очень ясно, мы переглянулись в недоумении. Как это – почти двадцать два? Кого это он неполностью посчитал? Себя, что ли?
– Почти двадцать два человека! Мы надеваем фартуки и становимся за прилавки. Пойдет такой вариант?
Фермер помолчал. Потом сказал:
– Можно попробовать. А Михалыч не стал бы возражать?
– Наш Михалыч в таком случае и сам бы стал рядом. С пулеметом.
– Ладно, попробуем. Да и я бы от пулемета не отказался.
– Что так? – осторожно удивился Бонифаций.
– Товарищ полковник ведь не зря вас прислал. У меня на ферме народу мало – весь колхоз в город подался, на заработки. Так-то я еще справляюсь, а вот когда уборка подступает, тут либо тревогу труби, либо в барабан бей. Хорошо, что ваши ребята приехали. Может, урожай не пропадет. Хотя, кто знает, как оно получится.
– Да справимся. Мы хоть и городские, но постараемся.
– Не только в этом дело…
Тут мы еще больше ушки насторожили.
– …Дело в том, что не дают нам работать. Года два назад выбрали у нас этого… Чарлика. Поначалу вроде бы ничего: сделаю вас счастливыми. А потом начал гайки закручивать. Сколотил свою команду, даже в милицию своих людей посадил, установил свои законы. Помимо его людей урожай не продашь. Я было начал протестовать, стал наших фермеров объединять, чтобы отпор достойный дать, торговать свободно – в свой интерес. Ну, начали меня потихоньку прессовать.
– Наезжать, стало быть, – догадался Бонифаций.
– Поначалу вроде легонько, а сейчас чувствую – возьмутся за меня всерьез. Так что хорошо, что вы приехали. Но как бы худо не стало. Если мне худо – одна беда, а если и вам, то уж две, не меньше.
Бонифаций почему-то не ответил…
Сердца наши наполнились справедливым гневом и праведной злостью. Кто-то изо всех сил трудится (фермер, мы с Бонифацием), а кто-то нагло забирает плоды нашего труда и наживается на них!
Где-то в полдень мы уже были в поселке Майский, на рынке. Он обаял нас своими свежими запахами. Пахло свежим мясом, свежей рыбой, свежими овощами и фруктами, свежими валенками.
Мы прошли в свой ряд и встали за прилавки. Фермер Атаков обеспечил нас всех халатами, весами, медсправками и мелкими деньгами для сдачи. Проинструктировал: торгую из своего сада. Или из сада моей бабушки. Сначала нам было немного неловко, но мы быстро вписались в атмосферу рынка. Проблем – никаких, одни продают, другие покупают.
Быстрее всех освоился Никита. Приплясывая за прилавком, он вопил на весь рынок:
– А вот черешня! Московская! На любой вкус! С гуманитарным уклоном! Сорта исторический, эстетический, красивый!
У меня так блажить не получалось, но торговля и у меня пошла. Черешня у Атакова была вне конкуренции. За полчаса я продал где-то с ведро. С гуманистическим уклоном. И где-то в разгар купли-продажи ко мне подошли два стриженых парня. В безрукавных майках. У одного на майке был череп в фас, у другого в профиль. Но морды и у того, и у другого были не костлявые, а круглые и сытые. Ну и наглые, конечно.
– От кого торгуешь, братан? – спросил тот, что в фас, сграбастав на пробу горсть ягод.
– От себя. Теткина черешня.
– Как тетку звать? – который в профиль тоже зачерпнул своей лопатой мою черешню.
– Гарпина. – Я не моргнул глазом.
– Здешняя?
– С Незамаевского хутора.
– Сколько у тебя кил?
– Кил? – я тормознул. – Кил нету, одна черешня.
Парни от души заржали. Объяснили, давясь от смеха. Я поскреб макушку:
– Кил с полсотни будет.