Шрифт:
В избе все молчали. Народ ждал слово большака. Но и он не спешил. Ему хотелось получше рассмотреть запоздалого гостя. Он медленно ходил вокруг того, сощурив один глаз и внимательно изучая вторым. Перед ним стоял молодой человек, совсем негожий для того дела, ради которого прибыл. На вид не больше двадцати лет. Одет просто, потертый серый кафтан, черные сапоги, да небольшой мешок, закинутый на плечо. Худой, с детским лицом и наивным взглядом. Таких парней ему довелось повидать. Им лишь бы за девками бегать, да на
Он ждал совершенно другого человека.
– Еще раз, парень, ты кто такой будешь? – спросил большак наглаживая густую рыжую бороду.
– Мое имя Мирон. Причина, по которой я здесь, это хворь одного из мужчин вашей деревни.
Большак поморщился.
– С этой бедой должен был нам помочь мастер Вольф, а не ребенок!
– Мастер Вольф не в том возрасте, чтобы ездить по деревням…
– Тогда мы поедем к нему!
– Боюсь это может стоить прокаженному жизни.
Большак обернулся. Он отыскал среди толпы одного из мужиков и подошел к нему.
– Скажи мне Гридя, как поступить?
– По мне, пущай юнец попробует. Всяко больше нашего ведает в этой чертовщине.
– Хорошо, так тому и быть. На этом сход закончен.
Мужики молча, один за другим, покинули избу. Кто-то поклоном, кто-то рукопожатием, все прощались с большаком. Остался только Гридя. Он взял деревянный табурет поставил его перед юношей и уселся на него.
– Мое имя Яробор, так уж свезло, что в этих краях я за старшего, – начал большак, – А это Гридя, ему то и требуется помощь.
На табурете сидел мужик лет тридцати. Лицо скрывала густая растительность. Одет он был в белую рубаху, подпоясанную веревкой, да синие порты в заплатках на босу ногу. Мирон сел на бочонок, который ему приготовил большак.
– Поведай мне Гридя, что с тобой приключилось?
– Черт его знает. – Гридя сплюнул, – Утром встал на покос, а перста на левой руке черные. Словно чернозем. Да твердые аки камень настоящий. Я с вечера баню затопил. Думал отпарю, обмою, ветошью замотаю, да перед иконами помолюсь и нечисть с руки сгинет. Но не зря молвят, что беда беду родит. К утру вся пятерня захирела. А день тому назад чернь выше поднялась.
– Что с твоей рукой сейчас? – Мирон взял в руки свечу и занес ее над Гридей.
Тот в свою очередь, закатал рукав, и поднял черную по локоть руку на свет. Пораженная часть казалась обгоревшей. Словно обуглилась в печи.
Мирон достал из поясной сумки нож и постучал лезвием по черной корке. В избе раздался звон метала о камень.
– Сколько дней тебя мучает рука?
– Завтра шестой день будет. Вот только она меня не мучает. Я попросту ее не чувствую, – спокойно ответил Гридя.
Мирон внимательно осмотрел черную руку.
Она совершенно не походила на живую. Складывалось ощущение, что тот просто обмакнул ее в раскалённое железо. Она покрылась толстой черной коркой, которая казалось вытянула из руки всю жидкость. Сквозь чернь четко проступали кости и хрящи. По краю зияла и кровоточила неровная красная полоса.
Мирон соскреб с окаменевшей руки немного пыли, взял ее пальцами и посыпал над пламенем свечи. Пыль моментально сгорела, обернувшись в черный дым. Юноша еще раз посмотрел на руку. Затем от ногтя среднего пальца до конца черной корки отмерил три пяди. Следом отмерил пальцами участок живой кожи до плеча. Вышло еще три пяди. Юноша приложил ладони к вискам и закрыл глаза. Лоб рассекла морщина. Было видно, что он над чем-то усиленно думает.
– В худшем случае, тебе осталось не больше шести дней. Проклятие, а в том, что тебя прокляли я не сомневаюсь, рано или поздно дойдет до плеча, оттуда перекинется на сердце. Там тебя уже будет не спасти.
– Но ты можешь меня вылечить? – в глазах мужика появился страх. Вероятно, он впервые серьезно отнесся к своей проблеме.
– Нет, – спокойно ответил Мирон.
– Так и знал! – выпалил Яробор и ударил кулаком по столу. – Будь проклят тот старик, что отправил нам не разумеющего юношу!
– Поосторожней с такими словами, – остановил его Мирон, – тут никто не справиться. Но есть два пути.
– Какие? – спросил Гридя. От тревоги его рот пересох, а губы слиплись.
– Отыскать того, кто проклял, либо отрубить руку, – Мирон приложил ладонь к локтю, – вот здесь.
– Рубить руку нельзя, – начал большак, – иначе туго придется его семье, а у него жена на сносях, и еще ворох детишек бегает по дому, – большак замолчал, подумал, и помотал головой, подтверждая свои слова, – никак нельзя.
– Рубить руку, пока не будем, лучше подумаем кто и за что решил тебе насолить?
Мирон пристально посмотрел в глаза напуганного мужика.
– А мне почем знать? И брат с братом ссорится.
– Ведунья или знахарка в деревне есть? – спросил большака Мирон.
– Была да почила прошлой осенью.
– Как она умерла?
– Никто не знает, ее изба глубоко в лесу. Раньше в воскресный день она приходила, травы да настойки меняла на хлеб и молоко. Но с тех пор ее никто не видел, потому и решили, что нет ее с нами, земля ей пухом.
– Знаешь где ее изба?
– Нет, Ивар знал, да сгинул в лесу, той же осенью. Больше никто блуждать по лесу не отважился.
– Ясно, в какую сторону идти хотя бы подскажите?
– Это-то запросто, вот только сомневаюсь, что в том толк будет какой. Все-таки может отвести Гридю к мастеру Вольфу. Старик всяко больше юнца ведает.
– Знаю я не меньше учителя, и прекрасно понимаю, что ни мужик, ни баба твоего села такую порчу навести не могут. А твой Гридя видимо наломал дров, а сознаться трусит.