Шрифт:
Олень все-таки умер.
Вчерашний дождь каплями блестел на его подрагивающей шкуре, и, если не смотреть в страшные, смертью мутные глаза, казалось, что зверь просто спит. Раскинув богатые рога, по-хозяйски развалившись на зазеленевшем с первыми оттепелями лесном мху, уложив лобастую голову мне на колени. Даже в смерти он был величествен и прекрасен. Если не смотреть в глаза… И на гранатовую лужицу крови… И на короткий стальной болт,
Я не успел. Догнал, когда помочь не смог бы и Спящий. Все утро бежал по бусинам его крови и не успел. Видел же, что кровь темная, страшная. Такая бывает, когда задета печень, а значит – зверя уже не спасти и лучше всего дать ему уйти на небесные пастбища с миром. Уговаривал себя остановиться, ругал за слабость и все равно бежал.
Он споткнулся о кочку на небольшой полянке. И не смог больше встать. Только смотрел на меня большими печальными глазами, пускал носом пузыри и жадно дышал. Я метался вокруг, искал кровохлебную траву, пытался остановить кровь, выдернуть мучивший оленя болт. Все без толку.
На бегу я успел накинуть тетиву – думал добить самца, чтоб сократить мучения. А когда он умер, расплакался. Сидел посреди разрезанной наискось солнечными лучами прогалины в бору, держал тяжелую голову благородного оленя на коленях, гладил жесткую шерсть на упрямом лбу, а слезы катились и капали на его густые ресницы. И было как-то пусто и гадостно на душе. Словно соседский мальчишка из баловства растоптал твой песочный замок, а ты смотришь на это из окна и ничего сделать не можешь. Только плакать.
У нас в лесу тысячи оленей. Может быть, даже десятки тысяч. Могучих самцов и изящных самочек. И тем не менее, собираясь на охоту, мужчины лесного народа долго выбирали, какой именно зверь именно сейчас должен умереть. Приболевший или раненый, со сломанными рогами или не добившийся благосклонности самок – эти годились для охоты. На таких вот красавцев – князей оленьего племени – охотиться никто бы и не подумал.
И еще: лесной народ не использует арбалеты. Это лживое оружие придумали люди с запада. Далеко от моего леса. За Великой рекой. На сотни дневных переходов западнее границ княжеств. Отец рассказывал – там говорят на жутко исковерканном орейском, а значит, совсем позабыли заветы отцов. Не мудрено, коли взялись пулять стальными стрелами в красавцев-оленей. Да еще весной…
Вот и вышло так, что троих разгоряченных долгой утренней охотой чужестранцев встречал я на маленькой полянке совсем не добром.
– Это моя стрела, – с ходу, шагов за десять, заявил увешанный железом незнакомец. Его орейский действительно был настолько плох, что я насилу его понял. – И олень мой!
Кто охотится в доспехах? Кто бегает по лесу с длиннющим мечом на боку? Тот, кому негде это все сложить. Тот, кто никому не верит и свое имущество всегда носит с собой. Тот, для кого меч – средство выжить в этом огромном жестоком мире. Наемник!
– Это мой лес, – четко выговаривая слова, чтоб
Он засмеялся. Только никто ему не поверил.
Наемник был высок и могуч, а на бедре висел длинный меч. По бокам стояли еще два плечистых вооруженных мужика. И пусть доспехов их плечи не нашивали, но боевые топоры руки держали умело. А напротив на корточках сидел я. И совершенно их не боялся.
– Парнишка, – проявил благородство наемник. – Беги отсюда. Иначе, Басрой клянусь, мне придется тебя выпороть…
Думаю, если бы не мой лук с наложенной на тетиву стрелой, вор уже давно бы попробовал напасть. А так-то – с десяти шагов трудно промахнуться.
– Да неча с ним разговаривать, – неожиданно громко гаркнул один из плечистых. – Он поди дурачок тутошний, деревенский. Уши ему надрать, да и всего делов-то…
Мужик покрепче сжал топорище и шагнул. И получил стрелу в глаз.
Тело еще не коснулось влажной вчерашним дождем земли, а я уже снова был готов стрелять.
– Ты сумел рассмешить белок, вор, – процедил я сквозь зубы. – Забирай труп и беги из моего леса!
Наемник был опасен. Умелый воин с хорошим мечом. Он все еще отказывался верить, что худосочного вида парень с легким охотничьим луком в руках сможет причинить ему вред. Однако он сомневался. И причина тому валялась у его ног со стрелой в глазу.
– Держись, малыш! Я иду!
Клянусь кошмарами Спящих, давно в нашем лесу не случалось такого столпотворения. Меня так и подмывало оглянуться, аж между лопаток зудело, глянуть на этого, нового незнакомца. Да только отточенное лезвие в руках наемника не простило бы мне излишнего любопытства.
Мой незваный спаситель тоже путешествовал по моему лесу в доспехах. И у него тоже был меч. И я хотел уж было прыгнуть за ближайшую сосну, чтоб не подставлять незнакомцу спину… Уж больно необычным показалась встреча двух воинов за десятки лиг от ближайшего селения. Но я передумал – из-за голоса. Бывает так – услышишь голос и отчего-то знаешь: это хороший человек. Или увидишь походку – и чувствуешь: этот опаснее росомахи…
– Какая удивительная встреча, ваше высочество! – прорычал наемник. – И какая прекрасная смерть! Умереть, защищая крестьянского парнишку. О вас барды станут баллады петь…
– Я знал, что ты падешь до грабежа нищих детей, Гостар. А когда-то ты был вторым мечом королевства!
Почему я не удивился тому, что эти двое отлично знали друг друга?
– Первым! – яростно выкрикнул наемник и теперь игнорируя мой лук, повернулся навстречу новой опасности. – Я и теперь – первый!
Это начинало меня забавлять. Но чтоб уже ничего не мешало наслаждаться зрелищем, мне стоило доделать одно маленькое дело. Тихонько тренькнула тетива. Почти неслышно кованый трехгранник вошел в горло плечистого мужичка с топором, вышел сзади и пришпилил последнего соучастника вора к сосне. Это чтоб не отвлекать воинов от их спора.