Мастер
Шрифт:
– Согласно закону, принятому регентским советом, – отозвался Федор. – И, согласно уложению князя Андрея, необоснованный отказ может быть обжалован в городском и земельном суде.
– Да получишь ты свою лицензию, – отмахнулся Петр. – Ты лучше скажи, почему Басов не хочет открыть школу на свое имя? В Петербурге его еще не забыли.
– Не знаю, – всякая враждебность из голоса Федора исчезла. – Сказал, что ему это больше не интересно. Что этим должен заняться я.
– А пойти на службу ко мне не хочешь? Мне нужны сильные фехтовальщики. Дам сразу чин капитана… тем более, ты уже показал, что один стоишь целого взвода.
– Увольте, господин министр, – тон Федора снова стал отчужденным. – Помышляю только о мирной жизни и пребывании в роли скромного содержателя фехтовальной школы. Будьте любезны сообщить, когда смогу получить просимую
– За лицензией зайдешь завтра в любое время в мою канцелярию. Тыну за сегодня все оформит, – Петр кивнул на стоящего рядом с ним белобрысого холуя. – А дело у меня простое. Вернется Басов, попроси зайти ко мне во дворец.
– Да вот он я. В чем дело, Петя? – растолкав стоящих у входа стражников, Басов вышел на середину двора.
– Игорь! – вскрикнул Петр. – Господи, да у тебя кровь на рукаве!
– На Макторга было совершено покушение, – холодно произнес Басов.
– Он жив? – голос Петра выдал волнение… несколько большее, чем следовало ожидать от обычно сдержанного министра.
– Ранен, но будет жить, – спокойно произнес Басов. – Так что у тебя ко мне?
– Давай поговорим… приватно, – попросил министр.
– Ну, давай, – улыбнулся фехтовальщик.
Глава 62
ПРИВАТНЫЙ РАЗГОВОР
За окнами уже давно стояла бледная синь петербургской белой ночи. В одной из комнат дворца министра внутренних дел сидели двое – сам министр и его гость. На столе перед ними стоял изящный кувшин с вином, далеко не первый за этот вечер, два золоченых бокала и блюда с фруктами и сыром. Оба собеседника, уже изрядно разомлевшие от вина, давно сняли и повесили камзолы на спинки стульев, расстегнули вороты рубашек и теперь, сидя в непринужденных позах, мирно беседовали, как встретившиеся после давней разлуки старые добрые друзья.
– Значит, добрался до Японии, – произнес Петр. – Молодец, завидую.
– А чего завидовать? – пожал плечами Басов. – Ты сделал свой выбор, я свой.
– И что теперь будешь делать? – склонил голову Петр. – Времени у тебя теперь еще больше, чем раньше, благо Федька учениками займется. Снова будешь придворных дам соблазнять и дуэлировать?
– Наигрался я в игрушки, Петя, – вздохнул Басов. – Больше не буду. Надоело.
– Игрушки? – хмыкнул Петр. – Тебе, кажется, нравилось.
– А ты так ничего и не понял, – погрустнел Басов. – Помнишь, еще когда мы ехали в Петербург, я тебе сказал: чтобы выжить в этом мире, надо быть понятным окружающим. То, что мне интересно на самом деле, большинству непонятно – ни здесь, ни там; и не будет понятно во веки веков. Вот я и сыграл дуэлянта и бабника. Просто эту роль мне играть было легче. Думаешь, мне очень нравилось этих размалеванных дур соблазнять и с дворянскими недорослями фехтовать? Зато смог спокойно заниматься, чем хотел. А вот ты заигрался, я вижу.
– Я не в игры играю, – насупился Петр. – Я дело делаю.
– И много сделал? – съязвил Басов.
– Много. Провел реформу образования. Теперь здесь есть школы – младшие, средние. Есть кадетские и юнкерские училища для подготовки офицеров из мелких дворян и разночинцев. Флот Северороссии – шестой в Европе, уступает только Испании, Англии, Голландии, Португалии и Франции. И это меньше чем за десять лет – благодаря мне. Я создал полицейскую систему и уголовный розыск, до которого в других странах Европы додумаются не раньше девятнадцатого века. Северороссия – единое и сильное королевство, которое, вот увидишь, скоро станет сильной империей. Я прекратил междоусобную войну. Хочешь сказать, что война по-прежнему идет? Да. Но теперь это война Северороссии и Московии, идущая на периферии, а не гражданская война, где брат восстает на брата. А знаешь, как это страшно – гражданская война, когда конница топчет посевы, когда нет недели, чтобы деревня, находящаяся в зоне боевых действий, не была ограблена то одной, то другой стороной? Когда, видя на дороге группу вооруженных людей, ты не знаешь, убьют тебя или только ограбят? Когда соседние государства вмешиваются в усобицу, чтобы отхватить себе кусок пожирнее? А ты что сделал за это время – ты, такой чистый и красивый?
– Я многое понял. И один из моих учеников стал мастером.
– Федька? Строптив, как и был, – буркнул Петр.
– Только теперь он мастер, – улыбнулся Басов.
– Но ведь это же неэквивалентные вещи –
– Полностью согласен, – подтвердил Басов и, отхлебнув из кубка, посмотрел Петру прямо в глаза. – Неэквивалентные. Я добился большего.
– Мы никогда не сможем понять друг друга, – откинулся на спинку стула Петр.
– Почему же? – улыбнулся Басов. – Я тебя прекрасно понимаю. И ты сможешь понять меня, если захочешь.
– И осуждаешь меня, – глядя исподлобья, полуутвердительно произнес Петр.
– Ни капли, – покачал головой Басов. – Ты сделал свой выбор, я свой. Мы пошли – каждый своим путем. Что-то мы сделали хорошего, что-то дурного. Хорошее зачтется, за плохое придется платить, и не нам решать где и как. Важно найти свои ошибки и по возможности исправить. Вот и все.
– Что было, того не исправишь, – помотал головой Петр. – Знаешь, я до сих пор не могу простить себе. В самый разгар гражданской войны Иван Грозный во главе своего войска вошел в Новгород и устроил там резню. Дичайшую. Схватил царя Василия и лично его обезглавил, а потом его опричники принялись за бояр и прочий новгородский люд. Никого не щадили – ни стариков, ни детей. Говорят, Волхов был красен от крови сбрасываемых жертв. В живых осталась лишь горстка горожан. Я знаю, что это должно было произойти, – так было и в нашем мире [39] . Но мы могли предотвратить… то есть, э-э-э… Не суть. Конечно, нам это очень помогло: все жители новгородских и псковских земель перешли на нашу сторону. Граф Турашев, сумевший бежать от опричников, перешел на нашу сторону с большим отрядом псковитян. Они прекрасно воевали и воюют на нашей стороне, а Турашев сейчас снова псковский наместник. Один из преданнейших людей. Фактически именно тогда гражданская война и закончилась. Поляки ударили на Москву из-под Смоленска, мы навалились с севера. Ивану пришлось отступить, и теперь он ведет лишь оборонительные бои на своей территории. Это была победа. Но Новгород-то вырезан! Этих людей уже не вернешь.
39
Иван Грозный действительно устроил в Новгороде жесточайшую резню, об ужасах которой до сих пор ходят легенды. Есть легенда, что Волхов до сих пор не замерзает от крови жертв, убитых и сброшенных в реку. Существенно и то, что если в описываемых в романе событиях Иван Грозный разорил и вырезал хоть и союзный, но иностранный город, то в нашем мире репрессиям был подвергнут город, уже около столетия входивший в состав Московского княжества.
– Ты бы поступил иначе, если бы можно было вернуть то время? – спросил Басов.
– Зачем об этом говорить?
– И все же, – с напором произнес Басов.
– Не знаю, – после минутного молчания произнес Петр. – Другого шанса прекратить все это тогда не было.
– Значит, – заключил Басов, – поступил бы точно так же.
– Наверное… да, – тихо сказал Петр. – Но как хочется, чтобы был! – и тут же воспрянул: – Зато Северороссия теперь – мощное королевство. И демократическое, между прочим, а не тоталитарное, как Московия. Ты должен понять: лес рубят – щепки летят. Политической целесообразности еще никто не отменял.
– Я понимаю, что это и многое другое еще долго будет висеть на тебе, – сказал Басов. – Все, что ты перечислил как свои заслуги, – попытка оправдаться перед собой. Заметь, не передо мной, а перед собой. Но зачем? Политическая борьба – это всегда кровь и интриги. Ты в них пошел, я нет. Ни понимать, ни судить я тебя не собираюсь. Живи, как жил. А у меня школа фехтования.
– Игорь, – Петр наклонился вперед и приблизил свое лицо к лицу Басова, – сейчас все решается. Если я одержу победу, вся история может пойти по другому пути. Понимаешь? Мы свернем всю Россию с этого ее дурацкого “особого пути”, сделаем европейской державой. Не будет многовекового крепостного права, не будет отсталости и изоляции. Даже и революции семнадцатого года. Не будет коллективизации, репрессий, милитаризации всей страны, крушения империи… Может быть, к концу двадцатого века она станет державой, рядом с экономической и политической мощью которой Америка покажется карликом. И все это можем заложить мы, здесь и сейчас, всего лишь выиграв очередную придворную баталию. Встань на мою сторону. Тебя еще помнят. Одно твое участие может стать козырем, который перетянет чашу весов. Неужели это не стоит каких-то жертв?