Мастерская человеков

Зозуля Ефим Давыдович

И вот дорога готова. Говорят, что о нем с удивлением пишут во всем мире. Что ж, он заслужил это. Он строитель. Его грудь украшает орден Красного Знамени.

Подрядчик

Этот поменьше чином. Высокий, крепкий сибиряк. Лицо обветренное, красивое. Голос осипший. Глаза хитрые, очень хитрые, страстные, горячие. Первая мысль при взгляде на него - "подрядчик". О, этот умеет "выжать"! У такого поработаешь! У него в подчинении было 250 прокладчиков. И как прокладывали! Во всем мире, а Америке даже, в день прокладывают два с половиною километра железнодорожного пути. Два с половиною километра! А он установил новый рекорд - три с половиною! В день! И в каких условиях! Воды нет, топлива нет; топливо -

саксаул, обглоданное дерево, до карикатурности выжженное и высохшее. Летом жара, чудовищная пыль, ветры, самум. Зимой ледяной холод, болезни, бегство, всевозможные недовольства. Надо воспитывать, устраивать, кормить, ублажать, внушать уважение. Но какое тут уважение! Казахи на верблюдах неудержимо хохочут - паровоз пошел по плохой насыпи и опрокинулся! Паровоз опрокинулся! Вот тебе и шайтан-арба, то есть поезд! Вот тебе и советская власть! И Турксиб! Ха-ха-ха! Ху-ху-ху! Азиатский хохот в степи! По степям и пустыням сплетня. Она передается там так же быстро, как в любом городе. Это называется "узун-кулак"-длинное ухо. Летят на низкорослых карусельных своих степных лошадках и "передают"!

Или вдруг в ледяном зимнем степном мраке - звериный рев.

Вы думаете - волки? Шакалы? И эти воют и заливаются каждую ночь. Но это рев человеческий. Люди выбегают из бараков, из землянок. Рабочие. В одном белье, но с ломами в руках, молотами, топорами. Что такое?! Что случилось?! "О, люди, люди! Это, оказывается, любовь... Ревность! Тут, в голодной степи, в болезнях, в холоде, во мраке заварилась любовная ревнивая склока... Девушка изменила, ушла от костылыцика к грабарю... И вот пошли все костыльщики на всех грабарей вымещать тоску и отчаяние непосильной жизни...

И все тот же "подрядчик" должен выскакивать один против всех с револьвером.

– Убью!
– кричит он, покрывая всех отчаян ным ревом.
– По местам! В бараки! Убью!

Какая тема для "оригинальной" любовно-экзотической новеллы! Но ему не до новелл. Какие тут к черту новеллы! Надо поднимать опрокинутый паровоз. Надо прокладывать мосты через болота. Надо достать хлеба, воды, лошадей, найти людей, убедить пх, что самое важное - это постройка дороги, прокладка рельсов, шпал. "Товарищи, забудьте все ради этой цели. Ничего важнее этого нет. Вперед, товарищи!" (Исследозать силу упорства, настойчивости, пафоса.)

У него обветренное, большое, хлопотливое, решительное, суровое, беспокойное лицо. "Подрядчик"... Да, это подрядчик. Это тип настоящего массового организатора. Но ведь подрядчик "для себя" работает. Он "выжимает" для себя. Он строит себе домик. Он зарабатывает "на стороне" где же еще зарабатывать, как не на стороне и не подрядчику?

Но это странный подрядчик. Он получает только советскую ставку. Только всего. Никаких заработков и приработков. Никаких досочек, балочек и домиков. Ничего (исследовать с величайшей тщательностью отсутствие стяжательских мотивов в работе. Совершенно неисследованная область).

Справка из Ленина

Это-то уменье работать без отдыха, без отпуска, старея и седея, работать не для себя и не для "ближнего", а для дальнего, о котором писал Ленин.

Ленин писал, что когда начнется такая работа, - начнется социализм.

Как же внешность?

У этого "подрядчика" старая внешность. Между тем в нем, несомненно, проявились черты нового человека. Как это случилось? (Исследовать самым тщательным образом.)

Инженер

Он одет с претензией на щеголеватость. В серой шляпе... В самом деле, как можно тут, в пустыне, без шляпы?.. Он молча подставляет грудь для прикрепления к ней ордена Трудового Знамени. Внешне он спокоен, но видно, что очень волнуется. У него сдвинутые брови, та же целеустремленность во всем облике, та же сосредоточенность, горячая страсть. Спина чуть согнута

от работы над чертежами. Глаза, может быть, слишком хмуры. Трудно, очень трудно в этих условиях высчитывать выемки в каменных горах, прорубить тоннели, прощупывать эти проклятые пески. Ведь ошибаться нельзя.

Один застрелился

Один инженер застрелился только потому, что ему показалось, что он ошибся. Только показалось.

Точность - это стихия, это не педантизм. Строить без точности нельзя. Надо быть точным. За неточность платят жизнью. Такова жестокая, слишком жестокая логика героизма. Конечно, это слишком, это нелепо, это ненужно. Но таких инженеров, наряду с вредителями, число которых уменьшается, становится с каждым годом больше (исследовать стихию точности в работе. Надо, чтобы новые люди не были скомпрометированы самоубийствами).

Вежливый

Еще инженер. Этот удивительно вежлив. Ах, какой он вежливый! Откуда в пустыне такая вежливость?! Он не говорит - поет! Он улыбается так любезно! Так по-светски изгибается Неужели же такой умеет управлять работами? Ведь на постройках считается "хорошим тоном" орать и ругаться, даже когда выражается дружеское поощрение: "Эй вы, босяки; вшивая команда, налегай! Запузыривай!" На Турксибе тоже были и в немалом количестве специалисты по такого рода словесности. Откуда же вдруг такой вежливый? Откуда этот мягкий тон, эти учтивые движения? Впрочем, он не всегда таков. Я забрел в поселок и там случайно наткнулся на этого вежливого инженера, занятого делом. Он отдавал приказание шоферу. Он стоял перед ним в довольно изысканной позе и говорил:

– Нет, не кто иной, а вы. Именно вам предлагаю. Вам. В два часа. Да. Не хочу слышать. Простите, ничего не хочу слышать. Вам.

Шофер размахивал руками и говорил то, что часто говорят шоферы; нет бензина, нет масла, колеса не вертятся, мотор не работает, шины лопнули. Но вежливый инженер, по-светски полунаклонив голову, выбрасывал в него кусочки стали:

– Лишние слова, товарищ. Никаких. В два часа. Вам предлагаю и никому другому. Вам.

И видно было, что та великая целеустремленность, которая руководила всей стройкой, сумела нанизать на себя всякие человеческие свойства, в том числе и вежливость. Этого инженера я видел несколько раз, и всякий раз он вселял в меня повышенную и радостную бодрость (учитывая последнее, обязательно вставить черту вежливости в заказы новых людей).

Казах-рабочий. Неужели новый человек?

Он сидел на корточках, щурил узкие глаза и смеялся. Он нам рассказал, как мог, что закрыли где-то мечеть. Рассказывая, он смеялся, но так заразительно, так упоенно (хороший смех: скопировать игру лицевых мускулов - для образца). В рассказе его не было ничего особенного. Ну, закрыли мечеть, мало ли закрывают церквей, синагог. Закрыли и мечеть. Но он смеялся почти как грудной ребенок, из глаз его струилось невероятное упоение. Самый факт закрытия его поразил. Его смешила сама возможность того, что он, по-видимому, считал совершенно невозможным. Мы его спросили, хочет ли он молиться. Он сначала ответил, что не хочет, а потом замотал головой, что хочет. И опять рассмеялся. Белые зубы были у него здоровы, беспечны, молоды. Это был ребенок, это был новый человек (обязательно исследовать в первую очередь).

Еще казах

Он приходил к нам пешком, приезжал на лошади, все рассказывал, что он член профсоюза. Говорил он очень плохо, через каждые несколько слов он указывал с энтузиазмом на барак, из которого выходил. Лицо у него было заросшее, черное, глаза настойчивые, отяжеленные мыслью. Он указывал на барак, говоря:

– Такой товарищ.

Сначала было непонятно, в чем дело. Барак был как барак.

Перед ним, правда, чернело что-то, сидел человек. Казах указывал на него восторженно и повторял: