Мать и мачеха
Шрифт:
Первый удар нанесла 19 августа наша дивизия. 268-я дивизия полковника С. Донского. Нам приказали переправиться через реку Тосно, широкую здесь, как Нева, и занять деревню Ивановскую, которая была ключевым пунктом немецкой обороны. Это легко сказать -- переправиться! Те, кто не остался в реке навсегда, захватили противоположный берег и... попали в ловушку. Наш полк окружили. Дрались штыками, прикладами, кулаками. Когда мы ворвались в немецкие траншеи и огляделись, оказалось, что... некому драться. Я похолодела от ужаса. Один из разведчиков предложил сажать мертвых у стенок траншеи, надеть на них каски, чтобы создать видимость, что у нас много солдат. Наша хитрость
Мы были на левом фланге. А на правом, метрах в ста от нас, находился в подвале кирпичного завода, кроме трех-четырех стрелков, радист-корректировщик огня Рувим Спринцсон. Кроме того, моя подруга Клариса Чернявская, санинструктор, затаскивала сюда раненых. Оба они, и Рувим, и Клариса, были ленинградцами, я их знала давно и делилась сахаром и шоколадом из фрицевских блиндажей. Далее предоставлю слово документам. Они запечатлели выступление командира нашего "клюкановского полка" майора Клюканова.
Он рассказал о Спринцсоне осенью 42-го года призывникам Невского района Ленинграда. Этот вечер транслировался по радио. "Слушал Ленинград, слушала армия, слушал флот".
"... У микрофона появился курносый скуластый человек в гимнастерке и с покрасневшими от недосыпания глазами.
– - Я расскажу вам о подвиге радиста сержанта Рувима Спринцсона, -сказал Александр Клюканов.
– - Он не выйдет на эту сцену: его уже нет в живых. Радист Спринцсон пробрался со своей рацией в развалины кирпичного завода, чтобы корректировать оттуда огонь нашей артиллерии. Фашисты начали окружать завод. И тогда на КП поступила радиограмма: "Огонь на меня!". Возникло предположение, что фашисты схватили Спринцсона и послали эту радиограмму, чтобы запутать наших артиллеристов. Запросили кирпичный завод: "Сообщение не поняли, повторите!" И опять пришла радиограмма: "Огонь на меня!", "Огонь на меня!", "Огонь на меня!" -- кричал Рувим Спринцсон. Тогда полковая артиллерия обрушила на кирпичный завод шквал огня".
"Невский пятачок" -- так назывался клочок земли, отвоеванной солдатами и матросами на левом берегу Невы. Мы держались на нем 285 дней и ночей и не пропустили немцев в Ленинград. Траншейные бои за деревню Ивановскую были сродни тем боям 1941 года.
Из радиорупоров звучала песня, написанная композитором Натальей Леви. Там были слова:
...Мы умеем драться, как Клюканов,
Как Спринцсон, умеем мы стоять.
Радист Рувим Спринцсон стал подлинным героем Ленинграда. Его знали все. Его именем клялись. Это история обороны. Даже после войны я слышала эту песню: "... Как Спринцсон, умеем мы стоять..."
Ни он, ни Клариса Чернявская, погибшая вместе с ним... не стали Героями Советского Союза. Я вспоминала об этом не раз, и вот почему...
Когда началась война, один из наших соседей-латышей, напившись пьяным, кричал на улице: "Пусть только немцы придут, самолично прикончу всех евреев". Всерьез это восприняла не я, а моя мама, которая умоляла меня не возвращаться поздно домой. Я же думала об этом с недоумением: сосед не любил пограничников, которых к нему, как и к нам, подселили, а расправиться обещал с евреями... Странно!.. Не ведала я, что с этими странностями мне придется сталкиваться в ситуациях самых неожиданных...
Осенью 1941 года, когда бои поутихли (немцы стали окапываться), меня вызвали в политотдел дивизии НКВД, вскоре переименованной в 46-ю стрелковую дивизию. За столом много офицеров, видно, шло какое-то заседание. Едва вошла, меня спросили:
– - Говорят, что ты латышка. Правда? Так и запишем, лады?
– - Нет, -- сказала я спокойно.
– - Я еврейка.
Полковник, сидевший за столом, встал и обратился ко мне:
– - Мария, а не все равно? Считай, Родине нужно, чтоб ты была латышкой...
Что-то, скорее даже не в его словах, а в его улыбочке, было оскорбительным.
– - Поздно, -- ответила я с упрямством, порой мне свойственным.
– - Моя мать родила меня еврейкой, и я умру еврейкой...
Очень им не понравился мой ответ. Меня выпроводили матом, а вышедший следом начальник политотдела дивизии бросил яростно: "Жиденыш! И на фронте бывают шальные пули..."
Я ничего не понимала. Вечером меня разыскал политотдельский писарь. Ленинградский студент, с которым мы как-то перебросились несколькими словами. Он мне сказал, что я зря упрямилась. Пришло указание представить на звание Героя Советского Союза одного латыша и одного эстонца. Такая разнарядка, мол, не все латыши и эстонцы стреляли в русских... "Ты -разведчица, "языков" приволакивала, в рупор по-немецки кричала, чтоб фрицы сдавались. Дважды ранена. Подходящий кандидат. А ты, понимаешь..."
– - А на евреев нет разнарядки?
– - спросила я запальчиво...
– - Когда будет, зови!
И вот когда узнала, что ни Рувима Спринцсона, вызвавшего огонь на себя, ни Кларису Чернявскую к званию Героев даже не представили, а звания Героев получили три русских парня, и среди них сержант, находившийся в наших траншеях и, по сути, спасенный Рувимом, я впервые задумалась о том, что "что-то гнило в Датском королевстве...", хотя еще не знала, насколько гнило; что даже существует указание Москвы по поводу "лиц еврейской национальности".
Но до солдатских траншей эта "политотдельская вонь" (назовем это так) еще не доходила. Хотя надо мной подсмеивались, и частенько. Да и как тут солдату не улыбнуться. Одна девчонка в разведвзводе. Вши заели солдат. Они стаскивают рубахи, штаны, а каково девчонке? Я должна была искать брошенную землянку и там, раздевшись догола, пыталась очиститься от гнид. Иногда мне помогали, кто-нибудь встанет в дверях и говорит: "Не суйся, Маруська там вшей давит!" Ну, и пошло по окопам: "У разведчиков спектакля, покупай билеты: Маруська вшей давит!"
А банный день! А сходить по нужде! Как-то уединилась, забралась под кустик, над бруствером траншеи, немцы то ли не сразу заметили, то ли дали мне спокойно посидеть, но когда стала натягивать штанишки, просвистело слева и справа. Я свалилась в траншею, штанишки у пяток. Ох, гоготали в окопах о том, как Маруськин зад немцев ослепил... Однажды после разведпоиска, когда мы удрали, едва живы, и разбрелись, я заблудилась в болотистом лесу и... меня взяли в плен разведчики -- соседи с Волховского фронта. Забили мне в рот кляп, притащили в свой штаб. Ну, тут уж просто был создан целый фольклор. Какой-то окопный весельчак даже показывал в лицах, как Маня в плен попала, но не сдалась...