Мать Иисуса
Шрифт:
– Только так. И я немедленно уйду, потому что вижу, что мое присутствие тягостно, - сказал фарисей.
– Не надо, Мария, - сказала сестра.
– Простите, но я тоже советую этот разговор отложить, - сказал римлянин, - вам надо все спокойно обдумать.
– Приверженцам своего сына ты не нужна, - сказал фарисей.
– Они хотят как Бога, вознести его на небо. Они говорят, что Иисус отрекся от тебя, что дом его не здесь. И дети тебя покинут, потому что родство с Богом, даже отсутствующим, вынести трудно. Ты останешься одна в этом
– Он говорил: два человека вошли в храм помолиться, один - фарисей, другой - мытарь, который выколачивает подати у бедных людей, - сказала сестра.
– Фарисей молился так: "Боже, благодарю тебя, что я не такой, как прочие люди - грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь!" Мытарь же, ударяя в грудь, говорил и говорил только одно: "Боже, грешен я! Будь милостлив ко мне, грешному!" И ушел оправданный! А фарисей так и не получил прощения!
– Я знаю эту басню. Иисус всегда злобно поносил нас.
– Он видеть вас не мог!
– сказала Мария.
– Как вы надменно ходите по улицам, ожидая приветствий. Как ищите первенства и почестей, как молясь, оборачиваете головы, чтобы узнать, видят ли это люди, как творите милостыню напоказ. Он смеялся над вашим благочестием, и его насмешки поражали вас в самое сердце. Вашу ненависть к нему могла утолить только его смерть! Только убийство!
Старший брат сказал фарисею, улыбаясь.
– Вот женщины, вот женщины! Сами завтра же не вспомнят, что наговорили.
– Не убийство, а казнь, - отвечал фарисей.
– Это разные вещи. Допрос его совершался с участием свидетелей.
– Лжесвидетелей, - сказала сестра.
– Приговор был вынесен по закону.
– Почему же вы судили его тайно, а не на людях?
– Люди приветствовали решение суда. Когда его вели на место казни, они кричали: распни, распни!
– Несчастные! Несчастные! Несчастные!
– простонала Мария.
– Мария должна успокоиться, - сказал старший брат.
– Она устала, ее можно понять.
Фарисей обратился к римлянину.
– Но вы-то!.. Этот Иисус причинил бы много зла не только нам, но и Риму!
– Я, знаете ли, частное лицо. Эта проблема меня мало интересует.
– А если бы возбужденный им народ перестал платить подать Римской империи? Это, извините, коснулось бы и вас!
– Будем объективны, он, напротив, советовал платить подать Риму.
– Только из-за презрения и нежелания с вами спорить, - сказала сестра.
– Спорить он, положим, безумно любил и спорил по поводам, гораздо менее важным, - сказал фарисей.
– И не ради того, чтобы выяснить истину, а только для того, чтобы победить в споре! Любыми средствами! Особенно в присутствии зрителей! Политик был, политик!
– К политике, положим, он вообще относился иронически, - заметил римлянин.
– Как и вы, кажется!
– сказала сестра.
– Да, как и я.
– Удобная позиция. В любом случае вы оказываетесь выше всех.
– Политик был! И дальновидный!
– сказал фарисей.
– Несмотря на то, что о гражданском управлении он имел самое неясное представление. Его рассуждения о царях и властях были потешны!
– Они кажутся потешными вам!
– воскликнула сестра.
– Потому что Он не давал себе труда разобраться в ваших муравьиных интригах! Но у него было точное отношение ко всем чиновникам: каждый из них враг людям!
Скучно, скучно слушать вас, - сказал римлянин. Злость всегда скучна. Особенно вы, девушка. Вам ли не знать, что он хотел создать убежище только для души! Среди господства злобы и грубой силы!
– Тогда объясните мне, за что Его преследовали и убили, если Он такой безобидный человек.
– Разрешите не объяснять. Вам будет трудно в этом разобраться. Вам обоим.
– Почему же это мне будет трудно в этом разобраться?
– спросил фарисей.
– Не он политик, а вы политики, вы! А всякий, кто занят политическими страстями, не может простить другим, если они ставят что-то выше его партийных идеалов!
– Он ненавидел богатых и знатных!
– сказала сестра.
– Но он никогда не собирался занять их место. Он хотел уничтожить богатство и власть, но не овладеть ими.
– Все-таки уничтожить!
– Но не оружием. А посредством душевной чистоты.
– А я утверждаю: он хотел основать новое государство, - сказал фарисей.
– Хотел беспорядка и революции.
– Вот это ближе к истине, - сказала сестра.
– Но к кому он обращался за помощью?
– сказал римлянин.
– К самым невоинственным людям. К женщинам и детям, к униженным и смиренным. Революция? Возможно. Но какая? Когда все, что сейчас значительно, перестает быть важным!
– Вот, вот что самое гнусное!
– сказал фарисей.
– Он хотел поколебать закон, который существовал века и пребудет вечно. А теперь - где он, ваш Иисус? И в чем его учение? Нас трое здесь, и мы не можем прийти к согласию. Как же придут к согласию тысячи и тысячи?
– А ты пойди по городам и увидишь, как приходят к согласию тысячи и тысячи, - сказала сестра. Он теперь недоступен вам, а последствия Его дел даже представить трудно. Вас же запомнят лишь потому, что вы один миг стояли на его пути!
– А вот за эти слова ты будешь проклята, - с тихой яростью проговорил фарисей.
– И весь этот дом проклят. Пусть будет дом этот пуст!
– Зачем вы так?
– в панике спросил старший брат.
– И все живущие здесь прокляты! Ты кто? Брат? Тоже проклят...
И покинул дом.
– Дождались, - сказал сестре старший брат.
– И вы тоже - зачем было вмешиваться?
– сказал он римлянину.
– Я вообще ни за что попал... Не знаю, как вы, а мне пора.
– Беги, беги, все равно ты уже проклят, - сказала сестра.