Шрифт:
– Кто вы такой, чтобы утверждать это? Вы уверены, что даже профессиональный историк всегда может отличить победу от поражения?
Густав Штейн, который с улыбкой задал этот вопрос и утер седые усы, еще миг назад касавшиеся края опустевшего стакана, не был историком. Он был психологом.
Историком был его собеседник, и эту дружескую подначку он встретил ответной улыбкой.
Квартира у Штейна была по земным меркам роскошная. Конечно, ей недоставало пустынной уединенности Внеземелья, поскольку за ее окнами простирался феномен, присущий лишь планете-прародительнице, – город.
Не была квартира Штейна оборудована и собственным источником энерго– и водоснабжения. В ней отсутствовало даже минимально необходимое число позитронных роботов. Словом, она не могла похвастаться достоинством автономности и, как и все на Земле, являлась просто частью сообщества, ячейкой сот, частичкой толпы.
Но Штейн родился на Земле и привык к этому. И потом, по земным меркам квартира у него была все-таки роскошная.
Просто из тех же самых окон, за которыми раскинулся город, были видны звезды, а среди них притаились планеты Внеземелья, где не было никаких городов, только сады, где зеленели изумрудные лужайки, где все люди были королями и куда все нормальные земляне горячо и тщетно надеялись в один прекрасный день попасть.
За исключением тех, кто кое-что знал – как Густав Штейн. Пятничные вечера с Эдвардом Филдом принадлежали к числу ритуалов того сорта, которые порождаются возрастом и спокойной жизнью. Они вносили приятное разнообразие в будни двух пожилых холостяков и давали им законный повод посидеть за шерри и звездами. Они отвлекали их от житейских тягот и, самое главное, давали возможность поговорить.
Особенно Филду, который, будучи преподавателем, ученым и человеком скромного достатка, обожал цитировать свой неоконченный труд по истории Земной империи.
– Я хочу дождаться последнего акта, – объяснил он. – Тогда я смогу озаглавить мой труд «Закат и падение империи» и опубликовать его.
– Значит, вы полагаете, что последний акт разыграется в самое ближайшее время.
– В каком-то смысле он уже разыгрался. Просто лучше подождать, пока все не осознают этот факт. Видите ли, закат любой империи, экономической системы или социального института можно разделить на три этапа, вы, Фома неверующий…
Филд оборвал себя, помолчал для пущего эффекта и дождался, когда Штейн наконец поинтересовался:
– И что же это за этапы?
– На первом этапе, – Филд загнул мизинец на правой руке, – на приближение неотвратимого финала указывает лишь один крохотный звоночек. Никто не замечает его до тех пор, пока не наступает конец, и тогда, оглядываясь назад, все понимают, что это и был тот самый звоночек.
– И вы знаете, когда прозвенел этот звоночек?
– Думаю, да, поскольку у меня есть одно преимущество: я только и делаю, что оглядываюсь назад, на промежуток протяженностью в сто пятьдесят лет. Это произошло, когда одна колония из сектора Сириуса, Аврора, впервые получила разрешение Центрального Правительства Земли внедрить в жизнь общины позитронных роботов. Сейчас уже совершенно очевидно, что это событие открыло дорогу развитию полностью механизированного общества, основанного не на человеческом, а на машинном труде. Именно эта механизация
– Неужели? – пробормотал психолог. – До чего же вы, историки, умные! Настоящие дьяволы. А каков второй этап падения империи?
– Второй этап, – Фидд осторожно загнул безымянный палец на правой руке, – наступает, когда обнаруживается какой-нибудь тревожный признак, настолько серьезный и явный, что эксперты видят его, даже не обращаясь к перспективе. И эта веха тоже была пройдена, когда планеты Внеземелья впервые ввели иммиграционную квоту для жителей Земли. Тот факт, что Земля оказалась не в состоянии предотвратить столь пагубную для нее меру, стал вторым и очень тревожным звонком, а ведь это произошло пятьдесят лет тому назад.
– Час от часу не легче. А третий этап?
– Третий этап? – В ход пошел средний палец. – Он почти не важен. Третий этап начинается, когда тревожный признак превращается в гигантскую стену с нацарапанной на ней огромной надписью «Конец». Чтобы понять, что конец настал, на этом этапе не нужно ни умения предвидеть перспективу, ни специальных знаний, достаточно просто иметь возможность слушать видео.
– Насколько я понял, третий этап пока что не наступил.
– Очевидно, нет, иначе вы бы не спрашивали. Впрочем, он может наступить в самом ближайшем времени, к примеру если начнется война.
– Думаете, война будет?
Филд уклонился от прямого ответа.
– Времена нынче тревожные, а по вопросу иммиграции по всей Земле ломается немало копий. И если начнется война, то Земля потерпит быстрое и долговременное поражение и перед нами появится та самая стена.
– Кто вы такой, чтобы утверждать? Вы уверены, что даже профессиональный историк всегда может отличить победу от поражения?
Филд улыбнулся.
– Возможно, вам известно что-то такое, чего не знаю я, – сказал он. – К примеру, ходят слухи о каком-то Тихоокеанском проекте.
– Никогда о таком не слышал. – Штейн наполнил оба стакана. – Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
Он поднес свой стакан к широкому окну, так что в прозрачной жидкости розовато замерцали далекие звезды, и произнес:
– За счастливое окончание всех земных бед. Филд присоединился к нему со словами:
– За Тихоокеанский проект.
Штейн сделал небольшой глоток и заметил:
– Но мы с вами пили за две разные вещи.
– Вы думаете?
Довольно трудно описать какой-либо из миров Внеземелья человеку, рожденному на Земле, потому что описывать приходится не мир как таковой, а скорее состояние души. В физическом смысле миры Внеземелья – их насчитывается что-то около пятидесяти, изначально они были колониями, позднее – доминионами, еще позднее – отдельными государствами – разительно отличаются друг от друга. Но состояние души повсюду практически совпадает.
Это нечто такое, что произрастает на почве мира, изначально не пригодного для жизни человеческого рода, однако населенного самыми-самыми из непростых, особенных, дерзких, не таких, как все. Если необходимо выразить это одним словом, слово это будет «индивидуальность».