Матабар III
Шрифт:
Длинное и стройное, как стрела, тело прижалось к траве. Волк скулил и выл, рычал и метался. Он пытался дотянуться до мертвеца. Хотя бы кончиком носа пересечь незримую стену, отделявшую его от Старшего Магистра. Но раз за разом оказывался не в силах пересечь очерченную границу.
Слишком долго и слишком упорно его, и его предков, дрессировали и воспитывали так, чтобы те не могли переступать за черту. И теперь громадный волк, чья шкура — пылающий мрак, подчинялся простой полосе с тем же упорством, с которым раб слушается команд беспристрастного кнута.
Ильдара видно не было, хоть
Ардан попытался подняться на ноги, но захрипел и рухнул обратно на землю.
Он никак не мог взять в толк, почему удар жезла, пусть и по виску, но нанесенный простым человеком, так сильно на него повлиял. Ответ обнаружился в весьма неожиданном месте. Падая, поскользнувшись, Ардан приземлился… нет, не на камень. А на какой-то технический вентиль, спрятанный под плотным мхом, который Ард разорвал посохом.
Что за нелепая случайность.
Но как сказал покойный Старший Магистр — у реальности нет ошибок.
А значит не было ошибки и в том, что, падая, Ардан пересек ту самую, злосчастную черту. И теперь он, хрипя, пытаясь найти силы, чтобы подняться или хотя бы отползти назад, смотрел в глаза. Желтые, полные жгучей ярости и беспробудной скорби. Ардан уже видел когда-то такую же. В собственных глазах, когда вспоминал о гибели отца.
— Жизнь… — создание прорычало на ломанном языке зверей и мгновенно оказалось прямо перед Арданом. — Ты жизнь. Отец смерть. Мой отец смерть! Он забота обо мне! Он любовь я! Ты смерть мой отец! Я твой смерть! Твой и все, кто твой запах!
Волк распахнул пасть. В её глубине заклубились тени черного пламени. Арди слышал рев внутри этого огня. Рев и вой. Горький и наполненный слезами утраты. Не оставалось никаких сомнений, что это пламя, даже не потеряй Ардан связь с Лей, юноше было бы не остановить. Только, возможно, маг четырех звезд имел достаточно сил, чтобы воздвигнуть защиту против ярости Волка Пылающего Пламени.
И все же…
— Ты и я, — с трудом, заплетающимся языком, на языке зверей произнес Ардан. — Мы идем по тропе охоты. Я охотник. Ты охотник. Я гость на твоей тропе. Среди нас нет добычи.
Пламя продолжало реветь внутри глотки волка, но тот не спешил низвергать огонь на ненавистное ему создание.
— Ты говорить чисто. Как моя дед. Эта язык. Старый язык. Откуда знать?
— Я не забирал дух твоего отца. Это сделал другой двуногий. Добыча. Не охотник. Я же…
— Откуда знать язык?! — взревел волк и его клыки клацнули в миллиметр от лица Ардана, а лицо обдало жарким огнем пылающей шерсти.
Таким жарким, что, кажется, начали тлеть ресницы. Ард знал, что словами ситуации никак не поможешь. Волк не станет слушать ничего из того, что юноша тому скажет.
Все, что знал зверь — того, кто о нем заботился, кто помнил его с самого первого вздоха, первой
Ардан хорошо знал это чувство. Помнил его. Помнил каждый день и каждую ночь.
Потому что такой шрам нельзя вылечить.
Только спрятать.
Даже если от самого себя…
— Возьми мою кровь,– Ард провел ладонью по лицу и протянул волку. — Делюсь с тобой добровольно своими памятью и волей, брат охотник. Посмотри правду, услышь шепот троп. Ты и я. Мы идем по одной тропе. Нам нечего делить.
Волк застал. Теперь все зависело от его решения. Если в нем еще осталась память предков, если слова, сказанные старыми охотники, еще живы в нем, то он примет дар. И тогда Ардан будет жить, а если нет, то…
Юноша почувствовал, как шершавый, горячий язык прошелся по его ладони. На мгновение Арду показалось, будто его руку опустили в кипящее масло.
Но уже меньше, чем через удар сердца, вспышка боли исчезла. А на смену ей пришла память.
Чужая память.
Когда охотники обменивались кровью, они делились самым сокровенным. Воспоминаниями о прошлом. О тропах и угодьях. Об уроках наставников. О боли и радости. О том, что видели, о чем мечтали, к чему стремились.
Так смешивались стаями.
Так, однажды, Гектор Эгобар обменялся кровью с орком из банды Шанти’Ра став кровными братьями.
Ардан, разумеется, с волком не побратался. Они лишь обменялись прошлым.
И в этом прошлом юноша увидел лицо Паарлакса. Как он аккуратно, из пипетки, кормил маленького волчонка. Как носил его на руках, завернутым в огнеупорное одело. И как обжигался каждый раз, когда шерсть касалась тела. Но ни разу не ругался, не злился и не обижался. Лишь улыбался и, сквозь боль, с покрытой ожогами и волдырями кожей, гладил одинокого волчонка, чьи родители погибли из-за неисправности камеры.
Эрзанс приходил к маленькому, четвероногому другу каждый день и подолгу сидел… за чертой. У деревьев и кустов. Он смотрел за тем, как волчонок игрался, наблюдал за ним и рассказывал что-то непонятное. О полях, но не тех, что можно увидеть и где можно побегать, размяв лапы. О невидимых полях. И каком-то мире, что находится там, на каком-то странному и непонятно «верху». И, что Паарлакс надеется, что однажды они туда отправятся. Вместе.
Волчонок рос. Эрзанс приходил каждый день. Приносил еду и новые истории. Когда волчонок болел — он его лечил и даже приносил с собой странное логово, которое называл «па-лат-кой»
Паарлакс с ним играл. Бегал наперегонки, даже когда волк повзрослел и мог одним прыжком пересечь весь его мир. Мир такой странный, кажущийся, порой, ненастоящим. Но, главное, что в этом мире был он — его такой же странный отец.
Ардан открыл глаза.
Громадный волк, переступив черту, стоял, склонив голову перед телом Эрзанса.
— Охотник снежных пиков, — произнес волк на чистом языке зверей. — Ты и я. Мы идем по тропе охоты. Я охотник. Ты охотник и гость. Среди нас нет добычи.