Матиас Шандор. Пятнадцатилетний капитан
Шрифт:
— Слушай, Зироне, — ответил Саркани, сердито хмуря брови, — в последний раз говорю тебе, что нам нечего больше ждать от Силаса Торонталя.
— Ты уверен?
— Да! Кредит, которым я у него пользовался, теперь исчерпан, и на мою последнюю просьбу он ответил решительным отказом.
— Плохо дело!
— Очень плохо, но это именно так.
— Ладно, допустим, что сейчас твой кредит исчерпан, но раньше ты ведь пользовался кредитом? А на чём он был основан? На том, что ты не раз отдавал свой ум и способности банку Торонталя для выполнения разных… щекотливых дел. Вот почему первые месяцы после нашего приезда Торонталь был не слишком прижимист. Не может быть, чтобы ты и сейчас не держал в руках каких-нибудь нитей, а если ему пригрозить…
— Если бы дело стало только за этим, оно давно было бы на мази, — пожал плечами Саркани, — и ты не бегал бы в поисках обеда! Нет, чёрт возьми! Я не держу Торонталя в руках, но если это когда-нибудь случится, уж я сорву с него хороший куш и заставлю его выплатить мне проценты и проценты на проценты с тех денег, в каких он мне сейчас отказывает! Вдобавок я подозреваю, что дела его банка последнее время немного запутались, он вложил большие суммы в сомнительные предприятия. Несколько крупных банкротств, произошедших в Германии — в Берлине и Мюнхене, — отразились и на банках Триеста, и что бы ни говорил Силас Торонталь при нашем последнем свидании, мне показалось, что он чем-то встревожен. Надо дать воде замутиться, а в мутной воде…
— Пусть так, но пока у нас осталась только чистая вода для питья! Послушай, Саркани, мне кажется, надо ещё разок попытаться выжать что-нибудь из Торонталя! Последний раз постучаться в его кассу и добыть хотя бы денег на дорогу в Сицилию через Мальту…
— А что нам делать в Сицилии?
— Это уж моя забота! Я хорошо знаю страну и могу набрать по дороге шайку мальтийцев, смелых ребят, без предрассудков, с которыми можно пуститься на любые дела. Тысяча чертей! Чем тут сидеть на мели — лучше уедем и заставим этого проклятого банкира оплатить нам дорожные расходы! Хоть ты и мало знаешь о его делах, кое-что ты знаешь, и он будет рад, если ты уберёшься подальше от Триеста!
Саркани покачал головой.
— Чёрт возьми! Дальше это не может продолжаться! Ведь этак можно подохнуть с голоду!
Он встал и сердито топнул ногой о землю, словно она была ему злой мачехой и не желала его кормить.
В эту минуту глаза его остановились на птице, тяжело летевшей за оградой кладбища. Это был голубь; он с трудом махал усталыми крыльями и постепенно опускался всё ниже к земле.
Зироне, не задумываясь над тем, к какой из ста семидесяти семи пород голубей, известных орнитологам, принадлежит эта птица, сразу решил, что она относится к разряду съедобных. Вот почему, указав на неё своему спутнику, он стал жадно следить за ней.
Голубь, по-видимому, совсем выбился из сил. Он пытался отдохнуть, присев на выступ в стене старого собора, к которому примыкала высокая, квадратная, ещё более старинная башня. Но, окончательно обессилев, он опустился ниже и сел на крышу над небольшой нишей, где стояла статуя св.Юста; вскоре его ослабевшие лапки разжались, и он соскользнул на капитель античной колонны, стоявшей между башней и фасадом собора.
Саркани по-прежнему сидел задумавшись и перестал следить за птицей, но Зироне не спускал с неё глаз. Голубь прилетел с севера. Как видно, он проделал далёкий путь, и силы его истощились. А в то же время инстинкт толкал его вперёд, к какой-то отдалённой цели; поэтому он снова взлетел, но, описав в воздухе дугу, вынужден был опуститься и скрылся в ветвях одного из деревьев кладбища.
Тут Зироне решил его поймать и осторожно пополз по траве к дереву. Вскоре он добрался до подножия толстого, узловатого ствола, по которому мог бы легко вскарабкаться на вершину. Он застыл на месте, молчаливый и неподвижный, как собака на стойке, ожидая, когда дичь взлетит на дерево и спрячется в ветвях у него над головой.
Голубь не заметил Зироне и попытался продолжать полёт, но силы вновь покинули его, и он упал на землю, в нескольких шагах от дерева.
Броситься вперёд, протянуть руку и схватить птицу было для сицилийца делом одной секунды. Он собирался тут же задушить бедняжку, но вдруг вскрикнул от удивления и вернулся к Саркани.
— Почтовый голубь, — сказал он.
— Ну что ж! Этот почтальон, видно, совершил своё последнее путешествие!
— Конечно, и тем хуже для тех, кому он нёс эту записку под крылом!
— Записку? — воскликнул Саркани. — Погоди, Зироне, погоди! Если так, дадим ему отсрочку.
И он остановил руку своего товарища, собиравшегося уже свернуть пленнику шею. Затем, взяв мешочек, который Зироне достал из-под крыла птицы, открыл его и вынул шифрованную записку.
В записке было всего восемнадцать слов, написанных в три колонки, следующим образом:
Откуда была послана записка и кому она предназначалась? Об этом не говорилось ни слова. А разве можно разгадать эти восемнадцать слов, состоящих из равного количества букв, не зная шифра? Вряд ли! Для этого надо быть очень ловким отгадчиком; к тому же неизвестно, можно ли её вообще расшифровать!
Саркани был очень разочарован и в замешательстве смотрел на криптограмму, в которой ничего не понимал. Быть может, в записке содержатся важные и даже компрометирующие кого-нибудь сведения? Весьма вероятно, судя по тому, какие предосторожности были приняты, чтобы её не могли прочесть, если она попадёт в чужие руки. Уж если записку не захотели доверить ни почте, ни телеграфу, а воспользовались необыкновенным инстинктом почтового голубя, чтобы её переслать, значит речь шла о деле, которое хотели сохранить в абсолютной тайне.
— А вдруг в этой записке содержится такая тайна, которая могла бы принести нам богатство, — заметил Саркани.
— Так, значит, счастливый случай, за которым мы гонялись все утро, прилетел к вам в виде этого голубя! — воскликнул Зироне. — Чёрт возьми! А я-то чуть его не задушил! Впрочем, самое главное — захватить послание, а посланца можно с успехом сварить…
— Не спеши, Зироне, — ответил Саркани, ещё раз спасая голубю жизнь, — птица поможет нам узнать, кому послана записка, если, конечно, этот человек живёт в Триесте.