"Матрица" как философия
Шрифт:
Первыми объявляются недействительными те мнения, которые Декарт считает основанными на чувственном восприятии. Мы часто подкрепляем свое мнение информацией, полученной посредством зрения, слуха, обоняния и вкуса. Например, мы убеждены, что наш сосед по комнате Йон вернулся с занятий, если видим, как он приближается к дому, и если слышим, как он возится с дверью, то верим, что он снова не может отпереть замок. Однако Декарт отмечает: «Я иногда замечал, что они [чувства] нас обманывают». Это особенно верно в отношении очень маленьких или очень удаленных объектов. Фигура, которую мы принимаем за Йона, может оказаться вором; копошение у дверей может оказаться попыткой вора взломать замок. Из-за того что чувства иногда нас подводят, многие наши суждения, подкрепляемые свидетельством чувств, не удовлетворяют высоким стандартам Декарта, вследствие чего он их отбрасывает.
Продолжая эксперимент, Декарт указывает, что даже такие относительно неоспоримые суждения, как, например, то, что вы сидите в кресле и читаете эту книгу, могут быть подвергнуты сомнению. Конечно, эти суждения кажутся более надежными, чем ваши догадки о Йоне и о том, что он делает на крыльце. Однако Декарт подчеркивает, что мы часто заблуждаемся в отношении именно таких вещей во сне. Во сне вы можете видеть, что сидите на стуле и читаете эту
Ты когда-нибудь видел такой сон, Нео, когда был уверен, что это не сон? Что, если ты бы не мог очнуться от этого сна? Как бы ты узнал разницу между миром твоего сна и реальным миром?
На основе своего «сонного» аргумента Декарт делает вывод, что чувственный опыт — не самый надежный механизм проверки, поэтому он отбрасывает все убеждения, сформированные на основе чувственного опыта.
Затем Декарт продолжает наступление на привычные взгляды. Давая нам повод усомниться в представлениях о физическом мире, «сонный» аргумент, кажется, должен оставлять нетронутыми, например, представления о геометрических фигурах. Как пишет Декарт, «ибо сплю ли я или бодрствую, два плюс три дают пять, а квадрат не может иметь более четырех сторон». Однако Декарт заканчивает свое первое «Размышление» рассмотрением следующего, еще более радикального мысленного эксперимента. Он предполагает, что «не всеблагой Бог, источник истины, но какой-то злокозненный гений, очень могущественный и склонный к обману, приложил всю свою изобретательность к тому, чтобы ввести меня в заблуждение». [28] Такое существо, по словам Декарта, могло бы легко изменить наше мнение о сумме двух и трех или о числе сторон квадрата. Еще проще этому злому демону было бы заставить нас думать, что существует внешний для нас физический мир, в то время как на самом деле «я буду мнить небо, воздух, землю, цвета, очертания, звуки и все вообще внешние вещи всего лишь пригрезившимися мне ловушками, расставленными моей доверчивости усилиями этого гения». Отсюда Декарт делает вывод: «…я буду рассматривать себя как существо, лишенное рук, глаз, плоти и крови, каких-либо чувств». Прочитав первое «Размышление» Декарта, сложно представить доказательства того, что наша жизнь не является грандиозным обманом, сотворенным злым демоном. Как же мы можем оспорить скептические аргументы, выдвинутые Декартом?
28
Декарт Р. Размышлений о первой философии, а коих доказывается существование Бога и различие между душой и телом /I Декарт Р. Сочинения в 2 т. Т. 2. М… 1994.
Те, кто видел «Матрицу», могут задать себе еще один вопрос: можем ли мы исключать возможность того, что наши жизни, кажущиеся исполненными смысла, на самом деле лишь иллюзии, созданные в наших мозгах умными компьютерами?
КАК МЫ МОЖЕМ ОКАЗАТЬСЯ В МАТРИЦЕ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
ЗЛОЙ УЧЕНЫЙ ПИТЕРА АНГЕРА И «МОЗГ В БАНКЕ» ХИЛАРИ ПАТНЭМ
Заметный вклад в современную дискуссию о скептицизме внес Питер Ангер, сам являющийся сторонником этого философского направления. Он выдвинул предположение, что всех нас водит за нос не злой демон, а злой ученый. [29] Сценарий Ангера, представленный в его книге «Неведенье», вышедшей в свет в 1975 году, предполагает, что представления о существовании в окружающем мире стульев, книг и других объектов — всего лишь хитроумный обман, создаваемый в наших мозгах злым и гениальным ученым-неврологом, использующим компьютер для генерации электрических импульсов, передаваемых по электродам, прикрепленным к важнейшим участкам наших нервных систем. Используя эти импульсы для стимуляции головного мозга человека, ученый заставляет его думать, что есть стулья и книги, хотя на самом деле таких вещей в природе не существует. Ангер утверждает, что этот сценарий имеет такие последствия: «Никто не может знать [с абсолютной уверенностью], что не существует злого ученого, который при помощи электродов заставляет человека верить, что должны существовать горы», поэтому никто не может знать, существуют ли горы. Вы также не можете быть уверенными, что сидите в кресле и читаете эту книгу, так как не можете точно знать, что не являетесь объектом экспериментов злого невролога или, как в нашем случае, злой компьютерной системы наподобие Матрицы.
29
Unger P. Ignorance. Oxford. 1975. P. 7–8.
Хилари Патнэм в своей книге 1981 года «Разум, истина и история» развивает этот научно-фантастический сценарий. По его версии, злой ученый вводит нас в заблуждение не только относительно существования гор, но и относительно всего, что, как нам кажется, мы воспринимаем при помощи наших органов чувств. [30] Сначала Патнэм просит вас представить, что ваш головной мозг хирургическим путем отделен от остального тела и помещен в банку с питающими его химикатами. Затем мощный компьютер начинает посылать мозгу электрические импульсы, вызывая, например, иллюзию того, что вы сидите в кресле, читаете эту книгу, играете в теннис и так далее. И все это время ваш свободный от тела мозг плавает в банке в лаборатории злого ученого.
30
Putnam H. Reason, Truth, and History. Cambridge, 1981. P. 5–8. Несмотря на то что сам Патнэм не использует сценарий для защиты скептицизма, его труд сделал большой вклад в дискуссию, ведущуюся вокруг этого направления.
Патнэм постулирует, что компьютерная программа достаточно совершенна, чтобы подобающим образом реагировать на «действия», которые пытается инициировать наш мозг. К примеру, когда ваш мозг пытается поднять вас с кресла с намерением перекусить, компьютер должен посылать соответствующие импульсы, убеждающие вас в том, что вы в самом деле встали и направляетесь на кухню. Но хотя вам и кажется, что вы поели, вы все равно продолжаете оставаться мозгом, отделенным от тела и помещенным в банку.
Представляя этот любопытный сценарий, поразительно схожий с ситуацией, в которой оказалось большинство людей в «Матрице», Патнэм ставит скептический вопрос: «Откуда вы знаете, что сами не находитесь в этом затруднительном положении?» Без ответа на этот вопрос скептицизм, опирающийся на аргументацию Декарта, остается дамокловым мечом висеть над нашими головами.
ОСВОБОЖДЕНИЕ ИЗ МАТРИЦЫ: ДОВОДЫ ПРОТИВ СКЕПТИЦИЗМА
К счастью, философы, не являющиеся сторонниками скептицизма, дали ответы на некоторые из непростых вопросов, поставленных Декартом, Ангером, Патнэмом и «Матрицей». Во-первых, важно уточнить, что сценарии скептиков — это не более чем предположения, причем не слишком правдоподобные. Мы следуем за Декартом, упражняющимся в систематическом сомнении, во многом благодаря тому особому философскому контексту, в котором они представлены, контексту поисков совершенного знания, соответствующего высочайшим идеалам науки. Помните, Декарт считал, что знание требует абсолютной уверенности. Мы не можем быть абсолютно уверены, что злой демон (или злая компьютерная система) не пытается обмануть наши чувства, поэтому Декарт доказывает, что нельзя использовать чувства в качестве оправдания наших притязаний на знание.
Максимально строгий стандарт познания совершенно уместен в философском контексте, в нашем поиске аргументов за и против скептицизма. Однако для повседневной жизни он слишком строг. Например, если Йон в ответ на вопрос о прогнозе погоды на завтра услышит от вас фразу «А существует ли погода?», или «А существует ли время?», или «Что есть завтра?», он имеет полное право предположить, что вы не в своем уме. Так происходит потому, что в различных контекстах действуют различные стандарты знания. [31] В контексте философии корректным является жесткий стандарт знания, в контексте же повседневной жизни нам подходят те обыкновенные стандарты, к которым мы все привыкли и которым соответствует широкий набор общеизвестных практических знаний. Получается, что в контексте повседневной жизни мы все-таки обладаем знанием о том, где сидим, чем занимаемся, какая стоит погода и как сыграла любимая бейсбольная команда. Таким образом, вы действительно многое знаете (в полном смысле этого слова) о себе и окружающем мире; ваши представления об этих вещах верны и обоснованы жизненным опытом. Например, вы знаете, что в данный момент бодрствуете. Вы знаете, что Декарт (как и Элвис) мертв. И вы знаете, что «Матрица» — всего лишь фильм. Кроме того, современная наука предоставляет нам огромный объем ничуть не менее истинной информации о том, что электроны меньше астероидов, что рыба — не млекопитающее, что Луна сделана не из зеленого (или какого бы то ни было) сыра, и так далее. [32] Но если мы на самом деле обладаем этими огромными и постоянно пополняющимися запасами практических и научных знаний, получается, мы должны отвергнуть требование Декарта о том, что знание всегда требует особого рода (философской) определенности, которая необходима в специфическом контексте его рассуждений о скептицизме. [33]
31
Lewis D. Elusive Knowledge // Australian Journal of Philosophy. 1996. 74. P. 549–567.
32
Невозможно отрицать ту важную роль, которую сыграл фаллибилизм в развитии науки. Фаллибилизм утверждает, что научные теории должны подвергаться последовательной проверке реальностью. Даже биологи-эволюционисты допускают возможность того, что может быть найдено доказательство ошибочности теории эволюции; пыл, с которым они критикуют альтернативные теории, например креационизм, основывается не на антирелигиозном фанатизме, а на колоссальном количестве высококачественных свидетельств, говорящих в пользу эволюционной теории. Более полное изложение данного вопроса ищите в книге: Schick Th., Vaughn L. How To Think about Weird Things. Mountain View, 1995. P. 211–219.
33
Дэвид Никсон приводит тот же довод в гл. 3 настоящего издания.
Фундаментальный эпистемологический принцип Декарта, гласящий, что лишь знание, в котором можно быть уверенным, является истинным знанием, имеет некоторые недостатки. Он несостоятелен с той точки зрения, что никто не доказывал его справедливости, то есть неизвестно, верен ли он. Об этом пишут Теодор Шик и Льюис Вон: «Если [скептики] не уверены, что знание требует уверенности, они не могут знать, что это так» (курсив наш. — Дж. Э., Б. С.). [34] В свете высказанных сомнений принцип Декарта больше не кажется вполне корректным. В конце концов, наши практические и научные знания так же или даже более надежны, чем принцип Декарта. Ведь именно признание истинности этих знаний дало нам возможность доверять своим чувствам, читая работы самого Декарта. Таким образом, у нас есть серьезное основание сомневаться в утверждении, что знание требует уверенности.
34
Schick Тh.. Vaughn L. Op. cit. P. 100.
Надо также принять во внимание еще один аргумент против скептицизма, выдвинутый философом Бернардом Уильямсом. [35] Он развеивает наши страхи быть навечно запертыми в тюрьме из иллюзий (наподобие Матрицы), указывая на факт, что способность отличать сны от опыта бодрствования предполагает знание о существовании обоих видов опыта и разницы между ними. Мы можем осмысленно обозначить разницу между двумя вещами только тогда, когда между ними существует разница и нам о ней известно. Как пишет Уильямс, только «с позиции бодрствования мы можем объяснить сны». Получается, что мы можем понять различие между бодрствованием и сном, только если мы действительно иногда бодрствуем, а так как мы можем увидеть разницу между этими двумя видами опыта, то нет серьезных причин волноваться, что наши жизни могут быть бесконечной чередой снов.
35
Williams В. Descartes. Atlantic Highlands, 1978.