Матрица смерти
Шрифт:
Через двадцать минут пришел доктор Маклин. К счастью, в это утро было его дежурство. Я обрадовался ему: было бы хуже, если бы явился равнодушный врач, никогда меня до этого не видевший.
Он быстро и в то же время внимательно осмотрел меня. Убрав в маленький чемоданчик стетоскоп и прибор для измерения давления и щелкнув замком, повернулся ко мне.
– Знаете, Эндрю, должен вам сказать: я вами недоволен. Мне казалось, вы более разумный человек. Знают ли ваши родители, во что вы себя превратили?
– Родители? Нет, я не... – Тут я осознал, что прошло уже немало времени с тех пор, как я разговаривал с ними.
– Неважно.
– Что, со мной что-то не так? – Чувствовал я себя отвратительно, а по тону его голоса я понял, что со мной что-то серьезное.
– Да нет, я бы не сказал, – ответил он. – Вы переработали. Ваша нервная система истощена почти до предела. К тому же вы еще не оправились от потери жены. Я назвал бы это нервным перенапряжением, и ничем больше.
– И это все? – спросил я с облегчением. Однако состояние мое на тот момент было таким, что я подозревал у себя что-то более серьезное.
– Все? – Густые брови нахмурились, и он сурово посмотрел на меня. – Вы постоянно расшатываете свое здоровье вместо того, чтобы взяться, наконец, за себя и что-то предпринять. Я мог бы дать вам транквилизаторы, но они лишь замаскируют симптомы, и вы опять начнете перерабатывать. Вместо этого я пропишу укрепляющий травяной настой. Вы обязаны хорошенько отдохнуть. На следующую неделю назначаю вам постельный режим. После этого – легкие гимнастические упражнения и небольшие прогулки. Никаких интеллектуальных разговоров, серьезного чтения, письменных работ. Телевизор смотреть можно, но только развлекательные программы. Если будете придерживаться такого режима в течение нескольких недель, гарантирую, что будете в полном порядке. Когда полностью окрепнете, можете продолжить свою работу, при условии, что будете больше гулять и развлекаться.
Он поговорил со мной еще некоторое время. Я попросил его связаться с моими родителями. Он пообещал. Наконец он взглянул на часы, и сказал, что его ждет другой пациент. Подойдя к двери, он вдруг обернулся и посмотрел на меня.
– Еще один маленький вопрос, Эндрю, – сказал он. – Вы не подскажете, откуда у вас эти отметины на лице и руках?
– Отметины? – Я в недоумении взглянул на свои руки. К своему изумлению, я увидел множество круглых ярко-красных пятен, каждое величиной в однопенсовую монету.
Покачав головой, я ответил, что впервые их вижу. Он озадаченно посмотрел на меня.
– Хм, это странно, – проговорил он. – Когда я заметил их, то сначала принял за какую-то сыпь. Потом я пригляделся как следует. Такое впечатление, будто кожу сначала сильно прижали, а потом крепко засосали, оставив синяки. Это скоро пройдет. Но вы и в самом деле не знаете, как это произошло?
– Нет, – искренно ответил я. Я понятия не имел, что могло вызвать такие следы, если я только ненароком не поранил себя во сне.
– Ладно, – сказал доктор Маклин. – Я понаблюдаю за ними. Приду завтра. Но если увижу, что вы читаете, берегитесь.
Он ушел, а я откинулся на подушки. Я чувствовал себя усталым, несмотря на продолжительный сон. Этот сон меня не освежил. Я боялся закрыть глаза, старался не смотреть на руки и знал, что когда пойду ванную, постараюсь не глядеть на себя в зеркало. Когда я думал об отметинах, которые так поразили доктора Маклина, перед моими глазами вставали бледные создания,
Глава 5
Доктор Маклин позвонил моим родителям в то же утро, а в понедельник мать прилетела ко мне из Сторновея. Признаюсь, я был страшно рад ее приезду. Она меня не упрекала за то, что я так долго не давал о себе знать. Ни разу не прочла мне нотацию за то, что довел себя работой до болезни, и вообще не поднимала шума. Я рад был, что она у меня такая земная женщина: все то, что долгие месяцы занимало мои мысли, для нее не значило ровным счетом ничего.
Доктор Маклин регулярно навещал меня. Травяная настойка действовала медленно, но к концу второй недели я стал ощущать результат. К тому времени я уже перебрался из спальни в гостиную. Там я сидел в кресле и вырезал картинки или подолгу играл с матерью в трик-трак. Она, правда, считала это греховным занятием, но уступала мне, утешаясь тем, что играли мы не на деньги. Читать мне разрешали только детективы да Томаса Гарди, все мрачное и сложное для восприятия категорически запрещалось.
Ян и Генриетта приходили ко мне почти каждый день. Генриетта приносила книги, а я дал ей несколько уроков гэльского языка, чем немало веселил мать. Я не рассказывал о том, что пережил, да меня никто и не расспрашивал. Отметины на моих руках и лице быстро зажили и к концу второй недели исчезли.
К этому времени я начал совершать короткие прогулки в компании с матерью. Она никогда раньше не бывала в Эдинбурге, и я показывал ей местные достопримечательности, хотя скоро стало ясно, что знаю их почти так же мало, как и она. Сначала мы чувствовали себя друг с другом несколько натянуто. Мы никогда раньше не были близки, не разговаривали о чем-то важном. Беседы наши во время прогулок были обрывистыми, формальными. Если разговор сворачивал на запретную территорию, мы тут же обрывали фразу, как будто по обоюдной договоренности, и начинали обсуждать архитектурные достоинства зданий, мимо которых шли.
Несколько раз мы ездили на автобусе в Ботанический сад. Мать никогда еще не видела тропических растений, кактусов, пальм высотой с дом. Мы ходили по стеклянным оранжереям, вдыхали горячий влажный воздух, и она немного расслаблялась. Однажды, когда мы сидели возле пруда с лилиями, она рассказала мне о человеке, которого любила до отца. Он погиб, катаясь на лодке. Она никогда не говорила о нем с отцом, да и вообще ни с кем. Так мы и сидели вдвоем, каждый со своим горем, впервые разделив хранимый долгие годы секрет.
– Приезжай домой на Рождество, Эндрю, – сказала мать. – Здесь тебе будет одиноко. В прошлом году мы по тебе скучали. Нам тебя недостает.
Я и забыл о Рождестве. Двумя неделями раньше я бы с ходу отказался от приглашения. Дело вовсе не в том, что я не любил Сторноуэй или не был привязан к родителям, просто тогда я в них не нуждался. Ну, а в чем же я тогда нуждался? Действительно, остаться на Рождество в городе одному, без друзей... Я сказал, что поеду с ней домой.
На следующей неделе мы уехали. Доктор Маклин заявил, что мне можно пуститься в дорогу, добавив, что Рождество дома будет для меня лучшим лекарством. Отец встречал нас в аэропорту, и в тот вечер за обедом мы сидели, как старые друзья. Я и не думал, что мне потребуется компания, но к концу вечера я почувствовал, что ко мне вернулись части души, которые, как мне казалось, я навсегда утратил.