Маяковский без глянца
Шрифт:
Народу человек сорок, просто непонятно, как мы все помещаемся в маленьких комнатках.
Павел Ильич Лавут:
От В. Э. Мейерхольда привезли корзины с театральными костюмами. Вначале гости сами рылись и выбирали подходящие. Позже приехал Мейерхольд. Он активно помогал в подборе костюмов и масок. <…>
Юбиляр сел верхом на стул, нацепил маску козла и серьезным блеянием отвечал на все «приветствия».
Галина Дмитриевна Катанян:
Хор исполняет кантату с припевом:
ВладимирПроизносится несколько торжественно-шутливых речей. Под аккомпанемент баяна, на котором играет Вася Каменский, я пою специально сочиненные Кирсановым частушки:
Кантаты нашей строен крик,Кантаты нашей строен крик.Наш запевала Ося Брик,Наш запевала Ося Брик!Рефрен:
Владимир Маяковский,Тебя воспеть пора,От всех друзей московскихУра! Ура! Ура!Лев Абрамович Кассиль:
Маяковского чествуют «от подрастающего поколения». Дочь одного из художников, одетая маленькой девочкой, волнуясь, подносит перевязанный розовой ленточкой свиток стихов:
И все теперь твои мы дети,В том смысле, что ученики.Маяковский нежно блеет из-под своей маски.
Наталья Александровна Брюханенко:
Вся программа вечера была посвящена Маяковскому. Были показаны шарады и инсценировки на тексты стихов Маяковского. Я придумала взять строчку из стихотворения «О том, как некоторые втирают очки товарищам, имеющим циковские значки»:
…ботики сняли пылинки с ботиков.Я вошла в ботиках, потом сняла их и стала сдувать невидимую пыль. Это было не очень вразумительно. Маяковский не смог отгадать, что это значит, а Лиля сказала:
– Ну, это, по-видимому, что-то очень личное…
<…> Мы изо всех сил старались, чтоб вечер был пышный и веселый. Василий Каменский играл на баяне. Потом все мы переодевались, надевали на себя какие-то парики, бороды и маски и в таком виде фотографировались. Я была в новом черном шелковом платье с зубчиками на подоле.
Но Маяковский в этот вечер был невеселый.
Галина Дмитриевна Катанян:
Веселятся все, кроме самого юбиляра. Маяковский мрачен, очень мрачен. Лиля говорит вполголоса:
– У Володи сегодня le vin triste [10] .
Лицо его мрачно, даже когда он танцует с ослепительной Полонской в красном платье, с Наташей, со мною… Видно, что ему не по себе…
Лев Абрамович Кассиль:
Поздно ночью Маяковского упрашивают прочесть какие-нибудь прежние его стихи. Он долго отнекивается, жалуется, что глотка сдала, что все давно им сделанное сейчас уже неинтересно.
10
Грустное вино (фр.).
Галина Дмитриевна Катанян:
Кто-то просит его прочесть стихи, мы все присоединяемся к этой просьбе. Он встает нехотя, задумывается. Читает «Хорошее отношение к лошадям». Потом начинает «Историю про бублики», но на половине стихотворения бросает.
И больше ничего не хочет читать.
Лев Абрамович Кассиль:
В январе 1930 года Маяковский готовит выставку «Двадцать лет работы». Не словесного, а делового, серьезного признания хочет он добиться этой выставкой. Он готовит армию своих стихов к новому наступлению. Он хочет показать, как он вооружен. <…>
Не все даже близкие друзья понимают его.
Некоторые из старых товарищей Маяковского полагают, что надо делать общую выставку левого искусства, устроить какой-то юбилей футуризма. Маяковский не соглашается с этим. Футуризм как таковой давно уже умер. Речь идет о боевой работе советского поэта. Ее хочет показать Маяковский, за нее хочет он агитировать своей выставкой. Не любоваться своим прошлым, а, показав сегодняшнюю работу, тащить литературу в будущее – вот чего добивается Маяковский.
Вероника Витольдовна Полонская:
На выставке он возился <…> сам.
Я зашла к нему как-то в Клуб писателей.
Владимир Владимирович стоял на стремянке, вооружившись молотком, и сам прибивал плакаты. (Помогал ему только Лавут, но у Лавута было много дел в связи с организацией выставки, так что Владимир Владимирович устраивал все почти один.)
Павел Ильич Лавут:
Владимир Владимирович вникал во все и активно во всем участвовал. Он, например, указал на то, что «Окна РОСТА» можно получить в Музее Революции и в Третьяковской галерее; материал, связанный с его подпольной работой, – в Центроархиве. Книги и фото имеются у сестер, у Родченко и у других. Афиши находились у него самого, у меня, у Каменского – дореволюционные и первых лет революции. Недостающие я надеялся достать в Книжной палате. Но их там не оказалось. Журналы и газеты собирались по редакциям. В «Известиях», помню, нашелся весьма боевой мужчина, который в ответ на скромную просьбу резко выпалил: «Маяковскому – отказать». С трудом удалось приобрести несколько экземпляров газет из старых комплектов, уплатив за них… по номиналу.
Связались с редакциями провинциальных газет. Список, далеко не полный, составил Маяковский по вырезкам, которые получал. Просили отвечать по адресу художника А. М. Родченко. Мало кто удостоил ответом.
Наряду с перечисленными уже мной выставочными разделами был один весьма своеобразный: тысячи записок. Их сортировали по темам и городам знакомые Владимира Владимировича в его рабочем кабинете на Лубянке. Записки перепечатывались затем на машинке с большими интервалами, отделявшими одну от другой.