Майлз Уоллингфорд
Шрифт:
— А кто такой Горас Брайт? — спросил я, напустив на себя подобающую серьезность.
— О! Горас — это всего лишь сын одного из наших соседей. Вон там, видите, на берегу реки, старый каменный дом — среди яблонь и вишен, вот он, видите, на одной линии с этим амбаром?
— Вполне ясно вижу, замечательный дом. Мы как раз восхищались им, когда ехали сюда.
— Это дом отца Гораса Брайта и одна из лучших ферм в округе. Но бабушка говорит: «Ты не должна особенно верить его словам, ведь юноши любят важничать». Просто здесь все сочувствуют нам, хотя почти все тоже боятся сквайра Ван Тассела.
— Уж я-то вовсе не полагаюсь на слова Гораса.
— Ну, по-моему, Горас совсем не таков; только вы не подумайте, что я когда-либо связывала с Горасом свои надежды, хоть он и говорит, что не допустит, чтобы я нуждалась. На то у меня есть мои родные тети.
— Что там тети, моя дорогая, — воскликнул Майлз с чувством, — твой родной дядя сделает это за них, не дожидаясь, пока ему напомнят.
Вероятно, Китти снова удивилась и даже слегка встревожилась: она опять прижалась ко мне.
— У меня нет дяди, — ответила она робко. — У отца не было брата, а бабушкин сын умер.
— Нет, Китти, — сказал я, взглядом призвав Марбла к спокойствию, — относительно последнего вы заблуждаетесь. Это и есть та добрая весть, о которой мы говорили. Сын вашей бабушки не умер, он жив и в добром здравии. Он нашелся, ваша бабушка признала его, он провел с ней полдня, и денег у него более чем достаточно, чтобы удовлетворить даже несправедливые притязания скупца Ван Тассела, и он будет вам отцом.
— Неужели? Не может быть! — воскликнула Китти, прижимаясь ко мне еще сильнее, чем прежде. — Вы и правда мой дядя, и все выйдет так, как вы сказали? Бедная, бедная бабушка, и меня не оказалось дома, когда она узнала эту новость, и я не поддержала ее в таком испытании!
— Сначала ваша бабушка, конечно, разволновалась, но она перенесла все удивительно хорошо, и сейчас счастлива невообразимо. Однако вы ошиблись относительно того, что я ваш дядя. Разве я по возрасту гожусь в братья вашей матери?
— Боже мой, конечно нет — я могла бы заметить это, не будь я такой глупой, — неужели вы говорите о другом джентльмене?
Марбл наконец уразумел, что полагается делать в таких случаях, и, заключив прелестное юное существо в свои объятия, он поцеловал ее с поистине отеческой любовью и теплотой. Бедняжка Китти была сначала напугана и, полагаю, подобно ее бабушке, несколько разочарована, но обращение Марбла было столь теплым и задушевным, что она немного успокоилась.
— Я знаю, Китти, для такой молодой особы, как ты, дядя из меня никудышный, — вымолвил Марбл, едва сдерживая слезы, — но бывают и хуже, это ты потом увидишь. Ты должна принять меня таким, каков я есть, и впредь не думать о старом Ван Тасселе или о других корыстных негодяях вроде него, если такие еще найдутся в штате Нью-Йорк.
— Дядя — моряк! — воскликнула Китти, высвободившись из тяжелых объятий помощника. — Бабушке однажды сказали, что он был солдатом.
— Да чего только люди не наговорят! Солдатом! Черта с два они сделали бы из меня солдата, даже если бы пара злобных нянек сбежала вместе со мной и если бы под меня для начала подстелили хоть пятьдесят могильных плит! Носить мушкет — мне не по нутру, а море всегда было для меня как дом родной.
Китти ничего не ответила на это: вероятно, она немного растерялась и не вполне понимала, как ей отнестись к появлению в семье нового родственника.
— Ваши бабушка и дедушка вначале действительно предполагали, что ваш дядя солдат, — заметил я, — но, когда того солдата разыскали, это оказалось ошибкой, а теперь правда вышла наружу — и так, что ваше родство не вызывает никаких сомнений.
— А как зовут дядю? — спросила племянница тихо и нерешительно. — Я слышала, как бабушка говорила, что матушкиного брата нарекли Олофом.
— Совершенно верно, дорогая, мы все это выяснили, старая леди и я. А мне сказали, что меня нарекли Мозесом note 18 : думаю, дитя, тебе известно, кто такой был Мозес?
Note18
Мозес — так по-английски звучит библейское имя Моисей.
— Конечно, дядя, — сказала Китти, удивленно рассмеявшись. — Он был великим законодателем иудеев.
— Ха! Майлз, это правда? Я кивнул в знак согласия.
— А ты знаешь, что его нашли посреди тростников, и историю о дочери короля Эфиопии?
— Вы хотели сказать — Египта, ведь так, дядя Олоф? — воскликнула Китти и снова рассмеялась.
— Ну, Эфиопия или Египет, один черт! Эта девушка прекрасно образованна, Майлз, и она будет для меня отличной собеседницей долгими зимними вечерами лет этак через двадцать или когда я осяду на широте милой доброй старушки там, у подножия холма.
Китти негромко вскрикнула, затем залилась румянцем, лицо ее приняло такое выражение, что стало ясно — в эту минуту она думала о чем угодно, только не о дяде Олофе. Я спросил, что случилось.
— Ничего, просто Горас Брайт, вон там в саду, он смотрит на нас. И наверное, гадает, кто едет со мной в нашей повозке. Горас думает, что он правит лошадью лучше всех в округе, так что следите за тем, как вы держите вожжи или плетку… Горас!
Похоже, мечтам Марбла о долгих вечерах в обществе Китти не суждено было сбыться, но, поскольку мы в тот момент были на вершине холма и уже показался дом, Горас Брайт скоро исчез из виду. Надо отдать должное девушке: она, казалось, думала теперь только о своей бабушке и о том, какое действие возымеет на нее появление сына, ведь она была стара и немощна. Что до меня, я с удивлением обнаружил мистера Хардинджа, увлеченного беседой со старой миссис Уэтмор, — оба сидели на крыльце дома, наслаждаясь теплым летним вечером, а Люси ходила взад и вперед по низкой траве заросшего ивняком берега с нетерпением и беспокойством, совершенно ей несвойственными. Китти, едва выйдя из повозки, побежала к своей бабушке, Марбл последовал за ней, а я поспешил к той, к которой неудержимо стремилась душа моя. Лицо Люси было задумчиво и тревожно, она протянула ко мне руку, что само по себе было очень приятно, и при других обстоятельствах я был бы тронут этим милостивым жестом, но теперь я боялся, что он не предвещал ничего хорошего.
— Майлз, тебя не было целую вечность, — начала Люси, — я было собралась корить тебя, но удивительный рассказ этой доброй старушки объяснил нам все. Мне нужно подышать воздухом и пройтись, дай мне руку, и мы немного прогуляемся по дороге. Мой дорогой отец не захочет оставлять эту счастливую семью, пока совсем не стемнеет.
Я дал Люси руку, и мы пошли по дороге вместе, взбираясь на холм, с которого я только что спустился, и я не мог не заметить того, что движения Люси были порывисты и беспокойны. Все это представлялось мне совершенно непонятным, и я решил, что лучше подождать, пока она сама не пожелает объяснить мне, что происходит.