Майор Пронин и букет алых роз
Шрифт:
– Изобразите-ка это нам, – сказала она пианистке. – Поэнергичнее!
– Это после Чайковского-то? – укоризненно произнесла Рахиль Осиповна и покорно ударила по клавишам.
Звуки и вправду были какие-то дикие.
– Да вы не смотрите, не смотрите на Рахиль Осиповну! – вскричала балерина. – Смотрите на меня!
Она вывернула ноги коленками внутрь и принялась топать и прыгать, все эти притопывания и подпрыгивания представляли малопривлекательное зрелище.
– Нравится? – спросила Марина, дрыгая ногами.
– Как? Так? – спросил Евдокимов и, в свою очередь, лягнул ногой.
Марина покатилась со смеху.
– Ничего нет смешного, – обиделся Евдокимов. – Были бы вы на моем месте…
– Конечно! – продолжала хохотать Марина. – От хорошей жизни так не запляшешь!
Она схватила его за руки.
– Пошли! – скомандовала она. – Ногу вправо, ногу влево, раз-два… Топайте, топайте! Теперь наклоняйтесь… Ко мне! От меня! Раз-два… Опять топайте!..
– Господи! – пролепетал Евдокимов. – Какой идиот это придумал?!
Марину Васильевну трудно было уговорить, но уж если она начинала заниматься, то умела заставить человека поработать.
– Раз-два! – неутомимо командовала она. – Направо, налево…
Евдокимов топал, прыгал, кланялся и про себя проклинал свою профессию.
– Ну а теперь посмотрите на меня со стороны, – попросил он Марину Васильевну. – Получается или нет?
Он подошел к пианистке.
– Рахиль Осиповна, прошу!
Она повернулась к нему как ужаленная.
– Что-о?
– Я хочу, чтобы Марина Васильевна посмотрела на меня со стороны, – просительно объяснил он. – Всего несколько па!
– Нет, нет и нет, – категорически отказалась пианистка. – Это черт знает что, а не танец! Просто стыдно вытворять такие вещи…
Она обиженно отвернулась от Евдокимова.
– Ничего! – крикнула Марина Васильевна. – Вы только играйте! Дмитрий Степанович может один…
Евдокимову пришлось соло исполнить рок-н-ролл перед Петровой.
– Ну как? – спросил он, останавливаясь перед учительницей.
– Три, – сказала она. – Даже с плюсом, принимая во внимание, что это в первый раз.
– Значит, я могу танцевать в кафе? – спросил Евдокимов.
– Можете, – разрешила Марина Васильевна. – Многие танцуют еще хуже.
Евдокимов пожал ей руку.
– А теперь идите, – сказала Петрова. – Мне и так достанется от Рахили Осиповны за эти танцы…
Евдокимов поспешил к себе в учреждение. Из своего кабинета он позвонил по телефону Галине Вороненко.
– Галиночка? – сказал он. – Здравствуйте. Это Дмитрий Степанович. Откуда? Конечно, из института. Ну, у нас одну работу можно делать десять лет, никто и не спросит. Что вы сегодня делаете вечером? Ах заняты? С Эджвудом? Жаль. Почему жаль? Потому, что я научился танцевать рок-н-ролл. Очень интересно… Ах вы тоже хотите? А как же Эджвуд? Ну хорошо. Куда? В кафе на улицу Горького? Хорошо. Буду. Нет, обязательно буду. Целую. Не модно? Что не модно? Ах целоваться не модно? Ну, тогда… – он плоско сострил, Галина засмеялась. Плоские остроты, очевидно, были в моде.
7. Дядя Витя заболел
Перед тем как отправиться в кафе, Евдокимов заехал за Анохиным.
Дверь открыла Шура.
– Проходите, пожалуйста. Он вошел в комнату.
Все там выглядело очень идиллично, только окно было наглухо занавешено черной шалью, так, как это делали во время войны, соблюдая правила затемнения.
Шура перехватила взгляд Евдокимова.
– Чудит мой, – объяснила она. – Говорит, окно будет освещено, хулиганы могут запустить камнем.
– А я за вами, – сказал Евдокимов Анохину. – Вы мне нужны.
– Надолго? – спросила Шура.
– На весь вечер, – сказал Евдокимов. – Хочу провести с ним вечер в кафе.
– Я могу обидеться, – сказала Шура. – Я ревнивая.
– Со мной можно отпустить, – сказал Евдокимов. – Вас я не приглашаю: нельзя же оставить дочку…
– Я пошутила, – сказала Шура. – Поезжайте, пожалуйста.
Он попросил Анохина одеться понаряднее. В кафе публика бывала хорошо одетая, и Анохин не должен был чем-нибудь от нее отличаться.
Конец ознакомительного фрагмента.