Мазепа
Шрифт:
Недаром в своей знаменитой думе «Все стремятся к миру» [371] гетман с болью и гневом обвинял во всех несчастьях Украины внутренние раздоры и борьбу за власть. Жестко и откровенно заявлял он, что не каждому «дано пановать» и «управлять вещами», не «всем дано все знать». То есть отстаивал необходимость централизованной власти и государственного регулирования. Только в консолидации и объединении общих усилий, прежде всего полковников и старшины («без политики»), Мазепа видел возможность отстаивать интересы Украины. В своей думе он одинаково обвинял и тех, кто ради своей личной выгоды служит «поганым» (то есть Крыму и Турции), и тех, кто придерживался поляков. Тяжелой и неблагодарной считал он и службу Москве, чьи воеводы называли казаков «мужиками» и зачастую вели себя в Украине как хозяева с подчиненными, а не равные с равными. Идеал сильного, современного государства с твердой властью все больше вырисовывался в представлении гетмана. Единая
371
«Всі покою щиро прагнуть».
372
В этом смысле Мазепа в своей думе апеллировал к польскому праву «през саблю», основополагающему в шляхетской демократии Речи Посполитой.
К сожалению, в этой своей политике Мазепа мог опираться только на просвещенное украинское духовенство и узкую группу интеллектуалов, для которых высокие материи не были пустым звуком. Таковых в Украине было немного. Не приходится удивляться тому, что, по выражению Орлика, гетман никому не верил и очень сложно было заслужить его доверие.
Как уже отмечалось выше, у Мазепы не было детей, его жена тихо проживала в своих имениях. Ее имя не упоминалось в источниках вплоть до ее смерти в 1702 году. Все свое внимание, нерастраченные отцовские чувства Иван Степанович отдал воспитанию племянников, сыновей своей сестры — Ивана Обидовского и Андрея Войнаровского. Будучи уже гетманом, Мазепа направил тринадцатилетнего Обидовского на обучение в Киево-Могилянскую академию, где тот проучился четыре года (1689–1693). В 1691 году Иван был послан дядей в Москву, к «царям», в составе делегации от Академии; он получил от Петра большие пожалования в Рыльском уезде. Вскоре Мазепа выхлопотал для него звание стольника, а потом и украинские имения опального Михаила Гадяцкого. В 1695 году, в девятнадцать лет, Обидовский стал полковником крупнейшего Нежинского полка. Участвовал в Азовских походах, отличался большими способностями и рассматривался как самый вероятный наследник Мазепы.
Андрей Войнаровский тоже учился в Киево-Могилянке. Видимо, гетман не считал его способным к военной карьере, а потому направил продолжать образование в Дрездене для будущей политической карьеры.
Особым человеком в окружении Мазепы был Филипп Орлик. Он происходил из чешского рода, хотя мать его была православной. Учился в Виленском иезуитском коллегиуме, а затем в Киево-Могилянке. Именно там его таланты заметил Стефан Яворский, тогда профессор академии. Кроме украинского, русского и церковнославянского, он свободно владел польским, болгарским, арабским, латинским, немецким, шведским и турецким языками. После получения образования Орлик работал писарем в киевской митрополии. Его имя и таланты были хорошо известны. Славился он своими способностями в написании писем, манифестов, панегириков. Писал также стихи. Именно ему в 1698 году был заказан панегирик в честь свадьбы Обидовского: « Hippomenes Sarmacki». Мазепа стал главным покровителем Орлика, непосредственно участвовал в его карьере.
Среди полковников, близких Мазепе, были Даниил Апостол (Миргородский) и Дмитрий Горленко (Прилуцкий), украинские высокообразованные шляхтичи, разбиравшиеся в юриспруденции и военной стратегии [373] . Но это была немногочисленная элита, для которых высокие материи, понятия «Гетманщина», «отечество», «свобода» не были пустыми словами, прикрывавшими личные амбиции.
Им противостояла значительно более многочисленная оппозиция. Особенно остро опасность чувствовали городовые казаки. Им было что терять. Со времен возникновения казачества именно они играли роль политической элиты Украины, принимая самое активное участие в жизни страны, в выборах старшины и прочем. Политика Мазепы, создававшего новую гвардию из охотницких войск, была для них весьма опасна. Неудивительно, что именно в их среде возникает очередной заговор и готовится донос на гетмана.
373
Сын Д. Горленко был женат на дочери Д. Апостола.
Доносчиком стал некий стародубец Суслов, который заявил русскому резиденту в Польше дьяку Никитину, что поляки собираются вернуть себе Украину и с этой целью якобы ведут активную переписку с Мазепой. Обвинения, которые выдвигались против гетмана, недвусмысленно демонстрировали, из каких кругов они исходили. Суслов заявлял, что Мазепа окружил себя «поляками» («все начальные люди»), что у Обидовского нет ни одного слуги казака, что у «казаков жалоба великая», что все их прежние вольности отняли, а земли все разобрали, что в милости только компанейские полки, в которых нет ни одного «природного казака», все поляки. Обвинял Суслов и архимандрита Киевского Кирилловского монастыря Иннокентия Монастырского в сношениях с Иосифом Шумлянским, что, учитывая недавние события, выглядело совсем
Его действительно направили в Москву, где выяснилось, что о недовольстве казаков он слышал от людей Палея, бежавших из Переяславского полка. Копию речей Суслова направили Мазепе, при этом Петр велел написать, что слухам не верит и в гетмане не сомневается. Вслед за этим в Батурин направили и самого доносчика с позволением его пытать.
Примерно в это же время в Москве появились еще два доносчика — бунчуковый товарищ Данила Забелин и гетманский придворный Андрей Солонина. Оба они проворовались и теперь опасались войскового суда, а потому и решились попытать счастья в Москве. Любопытно, что обвинения у них были схожие с обвинениями Суслова: они заявляли, что Мазепа соединяется с поляками, и говорили хулительные слова в адрес его матери-игуменьи, называя ее ведьмой (то есть опять-таки критика была направлена в сторону союзного с Мазепой украинского духовенства).
Забелина и Солонину также выдали гетману, и в Батурине состоялся над ними войсковой суд, приговоривший их к казни за донос. Но Мазепа «проявил христианское милосердие» и сохранил им жизнь [374] . Во время допросов выяснилось, что обвинители не придерживались в своей клевете на гетмана никакой логики. С одной стороны, они заявляли, что Иван Степанович соединяется с поляками, а с другой — что тот сам направил в Крым Петрика и что во время Азовских походов вел тайные переговоры с султаном (в частности — под Кизикирменом). Под угрозой пытки Забелин сказал, что ехать в Москву с доносом ему посоветовали слуги Шереметева. Сам Борис Петрович при встрече в столице якобы порекомендовал ему ни к кому из бояр не обращаться, но дожидаться возвращения царя из похода, чтобы лично рассказать ему о своих обвинениях. Трудно сказать, говорил ли что-нибудь подобное Шереметев или, может быть, он таким образом пытался ограничить разрастание слухов о гетмане по Москве.
374
Бантыш-Каменский Д. Н.Источники. Ч. 2. С. 23–24.
Это уже было так серьезно, что Забелин попал на дыбу, на которой он кричал, что все говорил пьяным и никто его не подговаривал. Эти свои слова он повторил многократно, и Мазепа приказал его пощадить.
Скорее всего, эти доносы были действительно следствием стихийного недовольства казачества и никакие политические группировки за ними не стояли. Поэтому гетман и мог так милостиво отнестись к своим врагам. Правда, такое христианское милосердие особенного впечатления на народ не оказывало. У восточных славян традиционно больше уважают тиранов-диктаторов, заливающих кровью свою страну, чем просвещенных интеллигентов. Что касается старшины, то ни в коем случае не следует упрощать ту ситуацию, в которой находился Мазепа даже в этот самый стабильный период своей жизни.
Отношения внутри элиты Гетманщины были крайне напряженными. При всей хитрости, ловкости и умении Мазепы маневрировать, смягчать острые углы и создавать баланс сил конфликты возникали даже между его ближайшим окружением.
Казалось, Иван Степанович сумел сделать очень сильный шаг, примиряя с фактом своего гетманства старую левобережную элиту: в январе 1698 года его любимый племянник Обидовский женился на дочери Кочубея Ганне. Венчал их сам Стефан Яворский [375] . Учитывая то, что Обидовский готовился в преемники по булаве, такой брак значил очень многое. Но Обидовского не любили. Образованный, талантливый… Самым обидным для многих было то, что он не был бездарным протеже своего дяди, а вполне заслуживал своего высокого положения нежинского полковника. С другой стороны, Обидовский, родившийся в Правобережье и получивший прекрасное образование, обладал замашками шляхтича, что не могло не колоть глаз «природным» казакам. Постоянные ссоры возникали у него и с другим высокопоставленным родственником Мазепы — полковником киевским Мокиевским. На официальных банкетах у них доходило до открытых оскорблений, они хватались за сабли и не стеснялись в выражениях [376] .
375
Архив СПбИИ РАН. Ф. 63. К. 16. № 147.
376
Бантыш-Каменский Д. Н.Источники. Ч. 2. С. 29.
Такое положение дел было, разумеется, очень неприятно гетману, которому помимо всех прочих проблем приходилось мирить собственных родственников. А у Мокиевского к тому же был конфликт с Кочубеями. Особенно досаждала ему жена Василия Кочубея — своенравная и истеричная Любовь. Документы того времени доносят до нас яркие сцены, великолепно характеризующие нравы старшины и царивший между ними разлад. Например, Василий Кочубей пригласил Мокиевского к себе домой на Пасхальную неделю. Но Любовь, как описывал киевский полковник, «так мене безчестила поганими словами», что он не помнил, как из дома вышел.