Мазепа

Таирова-Яковлева Татьяна Геннадьевна

Тревожная осень 1707 года прошла под знаком борьбы за Правобережье. Мы уже упоминали, что в Жолкве Петр объявил Мазепе свое решение отдать эту территорию полякам, чтобы удержать хотя бы тех немногих магнатов, которые еще придерживались Августа и союза с Россией. Гетману обещали только поставить его заранее в известность о начале работы комиссии по передаче земель.

В середине августа Мазепа писал Головкину о том, что, по его сведениям, каштелян волынский собирает войска, чтобы начать комиссию и под угрозой силы вернуть Белую Церковь и прочие правобережные крепости [597] . 17 августа гетман был уже вынужден сообщать, что польские войска встали в Плоскирове и намереваются идти в Белую Церковь, куда и его приглашают. Мазепа с горечью писал, что это «совесть мою смущает, что я обнадеживал и обещал заблаговременно предостеречь бедных сегобочных людей», дабы они имели время перебраться на Левобережную Украину, спасаясь от мести шляхты, ксендзов и евреев. Немедленно уйти теперь, когда только что сделаны запасы на зиму, собран урожай, крайне тяжело, болезненно и практически невозможно. Снова и снова гетман напоминал об обещании Петра своевременно предупредить его о начале комиссии [598] . Поляки со своей стороны давили на гетмана — ему, в частности, писали сам примас Станислав Шемберк, архиепископ Гнезненский,

гетман великий коронный Сенявский и Станислав Денгоф, маршалок генеральной конфедерации, созданной в поддержку Августу [599] .

597

Там же. № 103. Л. 2.

598

Там же. № 105.

599

Там же. № 106, 125 и др.

Но вопли и крики Мазепы не прошли даром: в конце августа он получает распоряжение от Головкина выпроводить из Украины польских комиссаров. 20 сентября, лукавя, гетман писал полякам, что не может съехаться с ними для проведения комиссии до тех пор, пока не получит письменное подтверждение на сей предмет от Петра [600] . Именно в таком плане предлагалось ему вести себя перед поляками согласно распоряжению Головкина, полученному в начале октября [601] . Примерно тогда же пришло и тайное письмо от Петра, в котором говорилось, что ни теперь, ни после завершения войны со Швецией царь и не думает отдавать Правобережье. Главными причинами этому выставлялись планы войны с Турцией, а также та опасность, которую таило приобретение поляками Правобережья — а именно возможность вести контакты с татарами и турками [602] . Если гетман и не слишком доверял этим заявлениям царя (забегая вперед, отмечу, что после окончания Северной войны Петр отдаст Правобережье полякам), то по крайне мере мог ими пользоваться.

600

Там же. № 118.

601

Там же. № 125. Л. 1–1 об.

602

Кордт В.Матеріали з Стокгольмского архіву до історії України XVII–XVIII вв. // Украінський археографічний збірник. Т. III. K., 1930. С. 32–33.

Поляки злились, засыпали Мазепу жалобами, обвиняли в том, что он не исполняет царского указа об отдаче Правобережной Украины [603] . Они заявляли, как писал Мазепа, «что я только один упрямо неподвижно стою и указу монарха моего противлюсь, не желая для пользы будто моей личной Украины им, полякам, отдавать» [604] . В том, что Правобережье не было отдано исключительно из-за позиции гетмана, поляки были правы.

В конце октября в ответ на предложение Головкина «объявить совет о Белой Церкви и прочих местах сегобочных украинных» Мазепа написал обширное послание, в котором подробно излагал свое мнение по данному вопросу. Он подчеркивал, что давать совет трудно, когда он не знает тех оснований, на которых формируется мнение Петра, — не знает его военных задач, не знает, нужна ли ему или нет дружба поляков, и т. д. Однако он полагал, что приближение поляков к Днестру и Днепру будет иметь последствием разрастание бунтов и мятежей, так как, имея прямые доступы в Крым, Запорожье и к Секер-паше (базировавшемуся в Бендерах), они смогут посылать туда своих людей и подговаривать их на недружеские выпады. Гетман напоминал о той ситуации, которая возникла в 90-е годы, когда поляки активизировали свои контакты с запорожцами, подбивая их на выступления против гетмана. Не меньше проблем создавали и постоянные подсылки поляков на Левобережье, наветы и доносы. Разумеется, для сохранения стабильности в Гетманщине гетман желал отдалить границу и сделать такие «подсылки» более затруднительными. То же касалось и южной границы. Мазепа привел такой пример: заняв городок Яллгорлик на Правобережье неподалеку от Бендер, он перекрыл все пути для поляков и получил полный контроль за ситуацией и достоверную информацию о намерениях турок и татар. Если же отдать Яллгорлик полякам, то они «получат проход без всякого препятствия». Много беспокойства вызывало у Мазепы намерение поляков, опираясь на указ Петра, подписанный в Жолкве, вступить своими войсками в Правобережную Украину и расположиться там на зимние квартиры. Зная настроение местного украинского населения, гетман предупреждал, что это «без кровопролития обойтись не может». С другой стороны, он объяснял, что отпора польским войскам дать не имеет возможности — «понеже люди реймента моего на многие части разорваны и разделены» по фронтам Северной войны. Да и вообще в поле они не смогут успешно воевать с поляками, разве что, обороняясь в крепостях, «понеже, как многократно об этом к вашей милости писал, очень все обнищали, обессилили, больны и голодны, и наги и босы» [605] .

603

РГАДА. Ф. 124. Малороссийские дела. Оп. 4. № 132, 138 и др.

604

Там же. № 133. Л. 2 об.

605

Там же. № 130.

Приходится заметить, что политика Мазепы по отношению к Правобережной Украине, проводимая в духе Дорошенко и Самойловича, не слишком сочеталась с идеей союза с Лещинским, который предусматривал возвращение поляков в эти области. Это лишний раз говорит о том, что союз с Лещинским Мазепа рассматривал исключительно как крайнюю меру в условиях тяжелой военной ситуации.

Тем временем постройка новой крепости в Киеве близилась к концу, и уже в сентябре Мазепа просил Шафирова исходатайствовать роспуск войск, задействованных в этих тяжелых работах. Головкину он описывал изнурение и обнищание работавших там казаков [606] . В начале ноября строительство крепости было завершено. Петр, находившийся в Полоцке, прислал указ, чтобы войска были наконец распущены по домам. Гетману тоже разрешалось уехать в Батурин [607] . Новая Печерская крепость была передана в ведение князя Д. М. Голицына, туда ввели русский гарнизон [608] .

606

Там же. № 121–122.

607

Там

же. № 133.

608

Там же. № 137.

Иван Степанович задержался в Киеве еще почти на месяц в связи с болезнью своей матери. Марии Магдалене было уже около 90 лет, и последние тревожные события не могли не повлиять на резкое ухудшение ее здоровья. Гетман писал Головкину, что она «до кончины жития своего приближается» [609] .

В последних числах ноября Мазепа вернулся в Батурин. Туда на Рождество, как выразился Орлик, «принес дьявол за колядой» иезуита Заленского. Он встал за две мили от гетманской резиденции, в селе Оленовце, и написал Ивану Степановичу, спрашивая, как быть дальше. Мазепа был недоволен, опасаясь, не без основания, что появление иезуита прямо у него в Батурине вызовет серьезные подозрения. Он приказал Орлику, единственному посвященному в суть переговоров, которые велись через Заленского с Лещинским, ехать к иезуиту и отвезти его в Бахмач, гетманский дворец. Орлик должен был выговаривать поляку, почему тот не остался в Виннице, а явился лично. Заленский был крайне удивлен тем, что Орлик был осведомлен о тайных переговорах, но пояснил, что имеет на руках универсал короля Станислава, выданный на имя всей Украины с обещаниями всяких вольностей и королевских милостей. Зная о том, что на Рождество в Батурин традиционно съедется вся старшина и полковники, Заленский спешил, чтобы Мазепа мог уже на этом собрании объявить универсал. Поселив иезуита в Бахмаче, Орлик дважды привозил его в Гончаривку, имение Мазепы. Место и время, как мы увидим ниже, было выбрано неудачно — слишком много свидетелей и слишком близко к имению Кочубея.

609

Там же. № 133. Л. 1 об.

Универсал Лещинского был написан в традиционном для польских королей стиле — «гетману, наказному, полковникам, атаманам, есаулам, молодцам и всей черни войска нашего Запорожского, Заднепрянского и всей Украине». В нем он призывал вернуть «оторванный под чужое и неизвестное перед тем господство православный казацкий народ» под наивысшую опеку «дедичных украинных панов, наяснейших польских королей». Станислав обещал обращаться со своими украинскими подданными «как милосердный батько к блудным сынам» [610] . Кроме того, иезуит сообщил о численности шведских войск, о том, что они планируют идти из Литвы на Москву, а Станислав с другой стороны — на Киев. С поляками должна была соединиться и орда согласно договоренности с турецким посланником [611] .

610

Андрусяк М.Звязки Мазепи з С. Лещинським і Карлом XII. С. 44–45.

611

Письмо Орлика. С. 174.

Мазепа, разумеется, универсал старшине читать не стал и отпустил Заленского без ответа, велев ему оставаться в Виннице для дальнейшей корреспонденции. Интересно, что в этот период гетман продолжал информировать Головкина и Шафирова о турецко-татарских планах, используя в том числе и информацию Заленского [612] . Он не догадывался, что в эти самые дни начала февраля 1708 года Кочубей отправил свой второй донос — на этот раз через некоего Павла Яценко, полтавского жителя. Бывший полтавский полковник, смещенный Мазепой, Иван Искра, действуя в согласии с Кочубеем, тоже отправил с доносом священника Ивана Светайло. Налицо коалиция все той же полтавской старшины, которая была в оппозиции к Ивану Степановичу с самых первых дней его гетманства.

612

РГАДА. Ф. 124. Малороссийские дела. Оп. 4. № 140, 141 и др.

На этот раз Мазепа узнал о доносе практически сразу. Он выслал к Петру депутацию старшины во главе с недавно назначенным стародубским полковником Иваном Скоропадским с просьбой отослать доносчиков в Киев, чтобы Д. М. Голицын произвел там розыск. До этого в подобных случаях гетман всегда довольствовался письмами к царю и его приближенным, не высылая никаких посольств. Но тут ситуация была совершенно иная. Даже если сперва Мазепа не знал, кто стоял за доносом, то все равно мог догадываться, что не обошлось без Кочубея. Гетман писал, что из-за «глубокой старости и обостримых отовсюду болезней и печалей» он приближается «к вратам смертным», но все же ревностно желает защитить свою честь, «дабы и по смерти моей не осталось в устах людских мерзкого, проклятого изменнического имени» [613] .

613

Бантыш-Каменский Д. Н.Источники. Ч. 2. С. 68.

Мазепа лукавил, так как знал, что впервые у доносчиков появились основания обвинять его в неверности Петру. Именно это обстоятельство побуждало его действовать с особенной энергией. Орлик пишет, что гетман был «великой боязнью одержим» и каялся, что начал переговоры с Лещинским. Его страх усиливался тем, что польский гетман Сенявский написал ему о слухах, ходивших в Польше касательно контактов Мазепы с Дольской. В письме к Сенявскому Мазепа клялся, что ни ради Дольской, ни за что на свете не нарушит своей присяги царю. Любопытно, что письмо это писал из-за приступа болезни Ивана Степановича (у него отнималась рука) Войнаровский [614] . Можно только гадать, был ли племянник к этому времени уже посвящен в истинный характер переписки с Дольской или нет.

614

Letters of Ivan Mazepa. № XXX. P. 65–66.

Посылая Скоропадского, Мазепа прибегнул к давно испытанному им в общении с российскими чиновниками средству — взяткам. Согласно сохранившемуся списку, гетману пришлось серьезно раскошелиться: Петру — «подарок» в 2 тысячи дукатов, Меншикову — 1 тысячу и шесть больших серебряных бутылей, Головкину — 1 тысячу дукатов, Шереметеву — 500 и серебряные столовые приборы, Шафирову — 500 дукатов, Долгорукому — 600 и секретарю Посольского приказа Степанову — 100 дукатов [615] . В это же время резко меняется и тон посланий гетмана к всесильному Меншикову. Если до этого переписка носила формально дружеский характер («брат и слуга»), то теперь Мазепа счел возможным использовать неприкрытую лесть («Светлейший и высокопочтеннейший Римского и Российского государств Ижерский князь господин, любезный мой брат и особенный благодетель»), зная, насколько новоявленный князь был неравнодушен к громким титулам и заискиванию.

615

Оглоблин.С. 269.