Меценат
Шрифт:
— Ни с кем не соединять, никого не пускать.
— Сейчас должны шведы приехать, — напомнила секретарша.
— Пусть ими пока займется мои заместитель, — сказал брюнет и подсел к блондину. — Извини. Расскажи, как на родине-то.
— Все хорошо, — сказал блондин. — Тобой все гордятся.
— А как у тебя? — спрашивал брюнет. — Как сын, как дочь?
— Сын шофером работает, дочь швеей на фабрике. Я все так же бухгалтером на рембазе.
— Давай откровенно, — сказал брюнет. — Ты же проиграл жизнь. Ведь бухгалтером на рембазе
Брюнет говорил это с пафосом, и в зале зааплодировали.
…Потом актеры выходили кланяться, их приветствовали аплодисментами. Актеры тоже начали аплодировать, и из зала поднялся наконец толстый лысый мужчина, раскланялся и взмахом руки поднял в зале молодого пария. Тот тоже вышел на сцену и неумело поклонился.
— Это автор, — прокомментировала сидевшая позади Тихомирова девушка.
— Он в нашем пединституте учился, — пояснил молодой человек девушке. — На три курса старше меня.
— Кончил или выгнали? — посмеиваясь, спросила девушка.
— Кончил, вроде, — сказал парень.
— Тогда не гений, — посмеиваясь, сказала девушка. — Гениев обычно выгоняют за неуспеваемость.
Автобус мчался сквозь ночь. Изредка светились окна с деревенских домах, одно-дна на всю деревню.
— Барахляный спектакль, — сказал вдруг Венька Ильин. — Все хотят учиться. А кто же па земле работать будет? А этот, с животом, еще доказывает: плюй на всех и иди учись. Скоро и плюнуть будет не на кого. Плюнешь и в начальника попадешь. Все выучились.
Но Ильина не поддержали. Многие уже спали, только на задних сиденьях спорили учительницы. От них доносились слова: «концепция», «сверхзадача», «доминанта»…
Днем Тихомиров, Пехов, Лаптев, Венька Ильин — все члены звена работали в ремонтных мастерских. Во дворе была выстроена отремонтированная уже колхозная техника: комбайны, колесные и гусеничные тракторы, копнитель, плуги, сенокосилки. Техника сияла в свете заходящего весеннего солнца новой краской: желтой, оранжевой, голубой.
Тихомиров запустил тракторный двигатель. Послушал обороты и заглушил.
— Шабаш на сегодня, — сказал он.
Он собрал инструмент, аккуратно сложил его и, накинув куртку, вышел из мастерской.
…Дом модистки был на окраине деревни. Модистка в легкой нейлоновой куртке, спортивных брюках, заправленных в сапоги, пыталась поправить покосившуюся изгородь. Тихомиров поздоровался с ней, прошел было мимо, посмотрел по сторонам, проверив, не смотрят ли, и вернулся. Взял из рук модистки топор, забил покрепче опорный кол и подтянул изгородь.
— Гвозди есть? — спросил он.
Модистка отрицательно покачала головой.
— А проволока?
— Проволоку найду.
Вдвоем дело пошло быстрее, модистка поддерживала, а Тихомиров прикручивал изгородь проволокой к опорным столбам. И тут он увидел проходивших мимо баб.
— Сейчас сообщат Полине, — сказала модистка.
— Сообщат, — согласился Тихомиров, продолжая работать.
…Полина возникла внезапно. Она встала у изгороди, пожирая глазами модистку.
Модистка улыбнулась ей и предложила:
— Заходи, Полина, чаю попьем!
Полина еще несколько секунд молча рассматривала Тихомирова и модистку, потом также молча повернулась и зашагала к правлению.
— Испугалась? — спросил Тихомиров.
— Нет, — ответила модистка.
— Могла и наброситься на тебя.
— Ты защитил бы.
— Само собой, уж не допустил бы, — сказал Тихомиров. — Я, пожалуй, пойду…
…Тихомиров шел по улице.
— Александр Михайлович, — окликнули его.
Тихомиров обернулся. К нему бежала секретарша председателя колхоза Марина.
— Вас в контору вызывают. К Буянову.
Тихомиров медленно приближался к конторе колхоза. Из конторы вышла Полина и, отвернувшись, прошла мимо.
Тихомиров вытер ноги о половик и вошел в кабинет парторга Буянова.
— Садись, — пригласил Буянов и поинтересовался: — Как с ремонтом?
— Нормально, — ответил Тихомиров. — Считай, закончили. Дня два на всякую мелочь осталось.
Некоторое время они посидели молча. По-том Буянов достал из папки лист и начал читать:
— «Семья — это ячейка государства! И мы эту ячейку должны оберегать. А Веригина, аморальная личность по кличке «модистка», беспринципно разрушает семью Пехова, и поэтому мы, общественность, выражаем ей свое несогласие, недовольство, презрение и требуем, чтобы она покинула пределы нашего колхоза». Всего двадцать восемь подписей. Сегодня утром принесли. А сейчас твоя Полина прибегала. Что будем делать?
— Я не знаю, — сказал Тихомиров. — Ты парторг, ты п решай.
— А ты член бюро, — сказал Буянов. —
— Я с тобой советуюсь. У нас должен быть аргумент, чтобы ответить общественности.
— А что на эту глупость можно ответить? — спросил в свою очередь Тихомиров. — Ты представь, если эта самая общественность однажды выразит тебе свое несогласие и потребует, чтобы ты не жил со своей женой Любкой, а вернулся к своей бывшей жене Аньке Стругалевой?
— Что ты сравнил! — возразил Буянов.—
— Я с Анькой двадцать два года как разошелся.
— А если б ты сегодня с ней расходился, что бы ты ответил на требование общественности?