Меч без рукояти
Шрифт:
– А вот и шелкоцветка! – Хэсситай принял из рук молодого банщика поднос, поставил его на низенький столик, сам распечатал банку с отборными листьями шелкоцветки, сам и напиток заварил, вежливо отказавшись от услуг обоих банщиков.
– А вы, почтенные, нам компанию не составите? – осведомился он после того, как вручил Байхину небольшую тяжелую чашку с восхитительно ароматной жидкостью.
– Мы бы и рады, да никак нельзя. – Старший банщик растопырил толстые пальцы с крохотными вдавлинками от постоянного пребывания в горячей воде. – Это сейчас затишье, а скоро народ валом повалит, знай успевай поворачиваться.
– Если
Толстый банщик кивнул, и по его кивку молодой вновь покинул комнату. Вернулся он почти сразу же. На сей раз он нес с собой сумку Хэсситая и два небольших плотных свертка.
– А это что? – недоуменно вопросил Байхин, покосившись поверх чашки на загадочную ношу банщика.
– Одежда наша, – пояснил Хэсситай. – Все честь честью – выстирано, откатано и уложено так, чтоб не помять. Остается только развернуть и на просушку повесить, а потом хоть сразу надевай. Все как по первому разряду полагается.
– Но… а в чем же мы назад пойдем? – взвыл Байхин. – Мы ведь сменной одежды с собой не захватили…
– Так то – ты, – поправил его Хэсситай, – а я так захватил. И для тебя тоже. Одевайся.
– Но это не моя одежда! – возопил несчастный Байхин, уставясь на новехонький наряд, извлеченный из Хэсситаевой сумки.
– Я сказал твоя – значит твоя, – отрезал Хэсситай. – А если не нравится… как угодно. Хоть в банном кафтане на постоялый двор иди, хоть нагишом.
Байхин представил себе, на что он будет похож в фисташково-зеленом коротеньком банном одеянии на голое тело посреди людной улицы, и с трудом подавил нервный смешок.
– Спасибо, – выговорил он куда-то себе под ноги и принялся облачаться во все новое. От купленной Хэсситаем одежды еще исходил еле уловимый запах самой ткани. Ношеное платье, даже и отстиранное дочиста, принимает запах своего владельца, а вот ни разу не надеванное пахнет шелком, холстом, шерстью – собственным своим естеством… чем-то новым… радостным, как ожидание праздника… а ведь недаром обычай велит по праздникам облачаться во все новое. До чего же восхитительно пахнет небеленое полотно простой рубашки – словно и впрямь у Байхина сегодня праздник какой-то!
– А вы и правда бывший воин? – с любопытством спросил молодой банщик, глядя, как Хэсситай расправляет рубаху, и явно гадая, что же в его теле, повадках, стати подсказало толстяку, кем раньше был этот заезжий киэн.
– Подслушивать нехорошо, – наставительно произнес Хэсситай, ныряя в свою просторную рубашку.
– Да я почему спросил, – произнес парень, смущаясь от собственной неожиданной настойчивости, – просто никогда бы на вас не подумал. У нас вот даже ткачи или мусорщики, и те парятся по нескольку часов, друг перед дружкой похваляются… или тоже воду погорячей потребуют – кто дольше усидит…
Толстый банщик фыркнул, зажимая рот рукой.
– Так то – ткачи и мусорщики, – невозмутимо ответствовал Хэсситай, проверяя, ладно ли завязан пояс, – а я все-таки бывший воин, мне гонору ради над собой измываться не с руки. Да я и вообще человек скучный, по правде говоря.
Байхин, по примеру толстяка, украдкой зажал рот ладонью, подавляя смешок.
– Скучный, – строго повторил Хэсситай. – Но с фанабериями.
Байхин посмотрел на него в упор и откровенно расхохотался. Когда Хэсситай толкнул тяжелую дверь, тело Байхина невольно чуть напряглось: он предполагал, что улица встретит его, разомлевшего после мытья и растирания, влажной сумеречной прохладой. Однако солнце, к его немалому удивлению, стояло совсем еще высоко; жаркое дыхание мостовой обдавало ноги.
– А я думал, уже стемнело, – поразился Байхин.
– Где там, – ухмыльнулся Хэсситай. – Мы ведь с тобой совсем недолго выступали. Это тебе по первому разу показалось, что долго, а на самом деле едва за полдень.
Байхин представил себе трясучий кисель, в который превратятся его мускулы после целодневного выступления, и ужаснулся. Не будь его решимость сделаться киэн так крепка, первое же выступление оказалось бы для него и последним.
– А я долго еще буду так… уставать? – неожиданно для самого себя спросил он.
– Нет, – уверенно ответил Хэсситай. – Так – нет. Ты ведь больше со страху устал, чем от работы. У меня поначалу тоже все поджилочки дрожали, а после привык. Да и ты уже, я погляжу, в себя пришел.
– Вполне, – кивнул Байхин. – Вот только есть охота, аж мутит.
– Дело понятное, – понимающе подхватил Хэсситай. – И поправимое.
Аппетит у Байхина и впрямь разыгрался не на шутку. Едва воротившись в “Свиное подворье”, он первым делом заказал себе громадную порцию знаменитой свинины – впрочем, если Хэсситай от него и отстал по части еды, то ненамного. Вдвоем они отдали дань и свинине во всех и всяческих видах, и легкому горьковатому местному винцу, и свежим лепешкам, тонким и огромным, как скатерть. Под конец обеда Байхин едва челюстями двигал. Усталость вновь навалилась на него. Слишком много пережил он за день. Страх. Стыд. Гордость. Изнеможение. Неприметное разочарование будничностью одоления, ведомое актерам и воинам: “Так вот это и есть победа?” У него больше не оставалось сил испытывать хоть что-нибудь, кроме сытой истомы. Конечно, отобедав, надо встать из-за стола, не век же тут сидеть… но Байхину зевать и то не хотелось.
– А ну-ка вставай, – потребовал Хэсситай, и Байхин покорно воздвигся, опираясь обеими ладонями о столешницу и поглядывая на него с недоуменной укоризной.
– После отдохнешь, – безжалостно поторопил его Хэсситай, и Байхин со вздохом оторвал ладони от стола и медленно поплелся через трапезную. Он ожидал, что мастер начнет его понукать, но Хэсситай отчего-то и сам замешкался. Байхин оглянулся через плечо и искренне изумился, увидев, как Хэсситай берет из рук слуги еще один кувшин с вином. Вот ведь чудак человек! Конечно, здешнее вино слабенькое и почти не пьянит… но Байхин даже под страхом немедленного выступления не смог бы проглотить больше ни капельки. Неужели Хэсситай еще способен вместить в себя хоть что-нибудь? Навряд ли. И охота ему была тащить с собой здоровенный кувшин!
Впрочем, не так Байхин объелся на радостях, как ему казалось. Стоило ему подняться из-за стола, как сонная одурь мигом развеялась, да и тяжести прежней в желудке он уже не ощущал. В той, бесповоротно оставленной им жизни он и больше съедал за один присест, хотя ему не случалось и вполовину так проголодаться. Странно – еще вчера прежняя жизнь казалась Байхину такой близкой, а сейчас вспоминается смутно, как полузабытый сон…
Хэсситай вошел в комнату следом за Байхином и бережно водрузил кувшин с вином на массивный низкий столик. Сам Байхин тем временем распустил пояс, скинул кафтан и с блаженным вздохом растянулся на кровати.