Меч ислама

Сабатини Рафаэль

Тут Просперо впервые осознал, что он наделал, и испугался. Судя по всему, прежде это не приходило ему в голову, поскольку у него была лишь одна цель и одно желание – освободить Джанну. Он считал это своим священным долгом. Но, даже испугавшись, Просперо запротестовал:

– Моей целью было вовсе не их поражение и уж тем более не твое спасение.

– Что же тогда?

– Вознаграждение. Плата, как если бы я был твоим наемником.

Загоревшиеся было глаза Драгута тут же потускнели. Он ощерился в ухмылке:

– Так или иначе, что предначертано, то предначертано.

Закончив

этот разговор, Драгут сосредоточился на жарком из курицы с яйцами и оливами, поданном на большом серебряном блюде.

Позже, когда нубийцы принесли серебряные чаши с розовой водой для омовения, Драгут проводил гостей до шлюпки, которая должна была доставить их на борт «Асвады». Здесь, на галере, наедине с Просперо Джанна добилась более исчерпывающего объяснения словам Драгута и поступку Просперо, благодаря которому стало возможным их воссоединение и освобождение.

Когда Джанна узнала то, о чем уже догадывалась, в ее глазах появилось смятение. Она слушала Просперо с суровым выражением лица, потупив взор и сцепив руки на коленях. Ее настроение, ее молчание привели Просперо в замешательство. Чувствуя, что Джанна осуждает его, он наклонился и прикрыл ее ладонь своей.

– Вы молчите, Джанна.

– Святая Мадонна! Что я могу сказать? Ну что я могу сказать? – Огорчение, почти отчаяние слышалось в ее низком голосе. – Вы и сами знаете, что делаете, Просперо. Этим предательством вы навсегда опозорите себя, мой дорогой. Это так, Просперо.

– Предательством? – эхом отозвался он и покачал головой, пытаясь подавить растущую тревогу. – Где нет верности, там не может быть и предательства. И видит Бог, я не обязан быть верным Дориа. Только не после Шершела.

– Я имею в виду не Дориа, а самого императора, подданным которого вы являетесь, и христианский мир, против которого вы пошли, помогая пойманному в ловушку Драгуту. Теперь он снова начнет разорять христианские страны. Вашему предательству, Просперо, никогда не будет прощения, не надейтесь. Не зря Драгут предлагает вам стать перебежчиком, как Окьяли. Что вам еще остается?

Схватив обеими руками ладонь Просперо, Джанна повернулась к нему и срывающимся голосом добавила:

– Просперо! Просперо! Что же вы наделали?

Расстроенный, он мог лишь оправдываться:

– Драгут улизнул бы и без меня. Он намеревался высадиться в Бу-Граре, затопить свои галеры и идти пешком в Алжир. Я только сохранил ему корабли, вот и все.

– Все дело как раз в кораблях. Вы сами знаете, что Драгут силен своим флотом. Не кривите душой, Просперо.

– Мы были в опасности, – ответил он. – И я не видел других путей к освобождению. Я действовал быстро, сгоряча и не подумал о последствиях. Наверное, только сейчас я начинаю понимать все. Но даже если бы я действовал вполне обдуманно, то должен был поступить так, как поступил.

– Разве жизнь – такой бесценный дар, что мы должны платить за нее бесчестными поступками? Разве жизнь стоит этого?

– Жизнь! – повторил он, и в голове почувствовались злобные нотки. – Жизнь! Если бы дело было только в ней! Когда я боялся рисковать жизнью? Высоко ли я ценил свою жизнь при Гойалатте, Амальфи, Прочиде или Шершеле?

– Знаю…

знаю, – смягчилась Джанна. – Я имела в виду не вашу жизнь, Просперо, а свою собственную. Я не ошибусь, если скажу, что именно забота обо мне предопределила ваше решение.

– Дорогая моя, если бы речь шла только о вашей жизни, – задумчиво проговорил Просперо; и вдруг его прорвало: – Да знаете ли вы, за что я заплатил этой услугой? Чего я добился в итоге?

И он рассказал, от какой страшной судьбы уберегли ее благословенные Небеса: о намерении Синана преподнести ее Сулейману; о том, что Драгут хотел оставить ее себе, чтобы удовлетворить свою страсть и насолить ненавистному Андреа Дориа.

Выслушав Просперо, Джанна горестно застонала и склонила голову ему на грудь.

– Мог ли я перед лицом такой жуткой опасности раздумывать о своем долге перед императором и всем христианским миром? – вскричал Просперо. – Сердце мое разрывалось. Я ломал голову, пытаясь придумать, как всучить им выкуп за вас. И во что бы все это ни обошлось императору и христианам, я до конца дней буду благодарить Бога, указавшего мне путь к вашему избавлению.

Джанна закрыла лицо руками. А он склонился над ней и заговорил увещевательным тоном:

– Скажите, Джанна, мог ли я думать о чем-либо, кроме вашего спасения? На какой еще путь могли наставить меня Небеса и моя честь?

Джанна отняла руки от лица. Оно было едва различимо в сгущавшихся сумерках. Взяв лицо Просперо в ладони, женщина заплакала.

– Простите мне все, что я сказала, дорогой. Я подумала, что вы пошли на это из-за вражды к Дориа. Я не предполагала… – Она осеклась и добавила полным боли голосом: – Но что теперь делать, Просперо? Что будет потом, когда Драгут ускользнет из ловушки? Ведь обвинят в этом вас, не так ли?

– Это будет потом. Сейчас речь о другом. Если думать о грядущих трудностях, то я их смогу преодолеть. Во-первых, надо завершить начатое дело. Если я отнял добычу у господина Андреа Дориа, тем хуже для него. Это не беспокоит меня, равно как и иные последствия. Не волнуйтесь же и вы, Джанна. Все образуется. Радуйтесь, что вас не отправили в Алжир или Стамбул. Как говорят мусульмане, что предначертано, то предначертано. Мы только следуем своей судьбе.

Он обнял ее, прижавшись щекой к ее щеке, мокрой от слез.

– Теперь мы вместе, моя любовь. Вместе, будто по волшебству. И, с Божьей помощью, мы будем вместе, несмотря на все последствия этого странного приключения.

Глава XXVIII

Куда глаза глядят

Так и не раскаявшись в своем «предательстве» и не думая о последствиях, Просперо принялся ломать голову над тем, как им с Джанной обрести полную свободу.

– Никогда, – сказал он ей, – жизнь еще не была так дорога мне, как теперь, когда я делю ее с вами. Она слишком бесценна, чтобы рисковать ею, подставляясь под месть Дориа. А он станет мстить, если мы попадем к нему в руки. Вас, возможно, отправят в монастырь, меня же вздернут на рее или придумают какую-нибудь менее зрелищную казнь. А мне вовсе не хочется, чтобы наша история получила такое печальное завершение.