Меч мертвых
Шрифт:
Харальд оглянулся через плечо:
– Люди станут смеяться тогда, когда девка начнёт всюду хвастаться, что безнаказанно называла меня недомерком и утверждала, будто во всём меня превосходит.
Сувор нетерпеливо махнул дочери:
– Поди сюда!
Крапива послушно спешилась и подошла. В присутствии батюшки она не решалась дерзить, но в глазах горели отчаянные огоньки. Харальд нашёл её крепкой и довольно высокой для девушки, но ничего такого, что заставило бы его усомниться. Потом он вдруг понял, что помимо воли ищет в ней сходства с Друмбой, оставшейся по ту сторону моря. Сходства было немного. Всё же он сказал Сувору:
– Ты, ярл, верно, помнишь воительницу, что служит моей старшей сестре? Та благородная дева не уступила бы мне ни с луком,
Стольная Ладога была большим городом, никак не меньше Роскильде, но слух распространился мгновенно. Любопытный народ высыпал на берег Мутной, едва не обогнав отрока, посланного за Крапивиным луком. Как выяснилось, люди в городе обитали самые разные: словене, финны, венды, выходцы из Северных Стран и ещё каких-то краёв, о которых молодой Рагнарссон не имел ни малейшего представления. Сначала Харальду не понравилась толпа горожан, вышедших, как он полагал, желать победы Крапиве. Потом Эгиль прислушался к разговорам и объяснил ему, что он ошибался. Половина, если не больше, посмеивалась над дочерью ярла и вслух надеялась, что оторвиголова-девка наконец на чём-то нажглась.
Отроки живо отмерили полторы сотни шагов и вбили два длинных кола, позаимствованных у парней, натягивавших шатёр. Харальд уже успел должным образом помолиться Уллю, Богу стрелков, помянуть быстроногого Тьяльви и Эгира – Хозяина Вод. Теперь он пристегнул к левому запястью вырезанный из лосиного рога щиток и натянул свой лук – хороший, упругий можжевеловый лук, с которым ходил на охоту и в бой, – когда Крапиве принесли её оружие, и она вынула его из налучи, собираясь надевать тетиву. Её лук был поменьше, чем у него – не в рост человека, а до груди, – и без тетивы его плечи, обвитые берёстой, не просто распрямлялись, но даже выгибались вперёд. Харальд видел такие луки у вендов и словен, гостивших в Роскильде, и даже держал их в руках, а посему испытал невольное уважение. Чтобы согнуть лук, Крапива уперла нижний рог в землю и ещё подставила ногу, не давая скользить. Одной рукой потянула спинку к себе, а другой стала толкать верхний рог прочь, сгибая тугую кибить и двигая по ней петлю тетивы. Ей потребовалось усилие всего тела, но Харальд знал, что свойственная женщинам слабость здесь ни при чём. Вот верхняя петля скользнула на место, Крапива тронула пальцами тетиву, и витая кожаная струна загудела, как шмель. Девушка убрала за ухо волосы, покосилась на соперника и улыбнулась. Давай, мол. Покажи, что умеешь.
С первым выстрелом Харальду не повезло. Многое может случиться на полутора сотнях шагов, и случилось: порыв ветра качнул летящее оперение, и стрела чуть ушла в сторону. Вместо того чтобы воткнуться прямо в выпуклость кола, наконечник косо вспорол кору, и стрела повисла, застряв. Харальд услышал, как вздохнули воины-датчане у него за спиной. Скосился взглянуть на Крапиву и увидел, что она совсем не брала превышения: целилась так, словно кол стоял в десятке шагов, а не в полутора сотнях. Ещё Харальд заметил, что она не надела на левую руку ни щитка, ни перчатки. Так поступают либо очень опытные стрелки, изведавшие нрав тетивы, либо совсем неумелые, не смыслящие, как бьёт тетива, как рвёт кожу руки. Он чуть не открыл рот предупредить девушку, но вовремя спохватился. Разглядел мозоли на её пальцах, сжимавших костяную пятку стрелы, и то, что стрела была самая настоящая, боевая. Новичку баловаться такой не дадут.
Целилась Крапива недолго… Узкое гранёное жало коротко свистнуло и ударило точно в цель, ощутимо покачнув толстый кол. Больше Харальд по сторонам не смотрел и не позволял себе терять сосредоточение, пока не выпустил все семь стрел, оговорённых перед состязанием. Больше у него не было неудач. Длинные древки торчали ровным рядком, как зубья на гребешке. Но Крапива последний раз спустила тетиву чуть раньше его – и её друзья-отроки, а с ними многие среди сошедшихся ладожан обрадованно закричали. Все ли её стрелы легли так же ровно, как первая, осталось неведомо никому – ибо оконечная, седьмая стрела выворотила-таки врытый кол и опрокинула его навзничь. Кто после этого станет подсчитывать доли вершка или разбираться, одинаково ли крепко стояли оба кола? Харальд понял, что первое состязание он проиграл.
Сувор смотрел на дочь с любовью и гордостью (не тому, правда, в девке радоваться бы, но ладно, что уж там), Твердислав стоял молча, с деревянным лицом, а Эгиль сказал молодому вождю:
– Смотри, конунг вышел из крепости. Скоро он услышит, как мы ударим мечами в щиты, радуясь твоей победе над достойной соперницей.
Харальд вскинул глаза: действительно, наверху, у ворот крепости, стоял со своими ближниками ладожский князь. Да и как не выйти взглянуть, о чём расшумелся народ?.. Сын Лодброка глубоко вдохнул и выдохнул несколько раз. Он не ожидал от гардской девки такой прыти в стрельбе, и его уверенность поколебалась. Но людям, знавшим его хуже, чем Эгиль, совсем ни к чему было что-либо замечать. Харальд знал, что ему следовало бы ответить Эгилю шуткой, укрепляя собственный дух и отнимая у Крапивы решимость. Однако ничего подходящего на ум ему так и не пришло.
Смотреть за справедливостью состязания избран был почтенный купец Киш'eня Пыск. Он приезжал в Ладогу каждую осень и здесь зимовал, торгуя у корелы и чуди бобров и чёрных лисиц за ткани и хлеб. Люди говорили, будто без него у Рюрика с Вадимом вряд ли обошлось бы без крови. Оно и понятно, – какому купцу потребно немирье, делающее опасными странствия! Однако понятно и то, что не всякий отважился бы сунуть голову меж молотом и наковальней, не всякий попробовал бы развести грозных князей. Кишеня попробовал. И возмог. Человеку робкому, да с плохо подвешенным языком, не бывать справным купцом. Он и теперь всё делал, чтобы Вадимовы посольские не передрались с варягами и тянувшими по ним ладожанами. Даже корабли обещал – свезти их в верховье. Но кораблям после летнего плавания требовалась починка, – хочешь не хочешь, а жди несколько дней.
Ему не зря дали назвище Пыск, то есть Морда. Он даже и внешне напоминал пушного зверька – невысокий, поджарый, быстрый в движениях. Он посмотрел на Харальда и Крапиву, цепко замерших у черты, и хлопнул в ладоши: бегите, мол!
Парень и девушка разом сорвались с места и понеслись мимо расступившегося народа, измеряя босыми ногами расстояние до дерева, возле которого им следовало повернуть. Люди махали руками, свистели, гикали вслед. Ребятишки мчались по пятам, силясь обогнать бегунов, взрослые их оттаскивали. Не ровён час, помешают на обратном пути!
Крапива, как и вчера, была обряжена в штаны и короткую, по колено, мужскую рубашку, и Эгиль сказал Сувору:
– Не нахожу я, чтобы у твоей дочери ноги стали от седла уж очень кривыми. Только не пойму, помогает ей коса или скорее мешает? Вроде и по заду подхлёстывает, а обогнать не даёт…
Харальд вправду мчался на два шага впереди. Сувор потемнел лицом и задумался, как отмолвить, но тут впервые подал голос Твердята:
– И курица бегать быстра, а летать – крыльев нет!
– На себя посмотри!.. – ощерился Сувор. – Ты-то правда что курицу во дворе не поймаешь!
Харальд первым достиг дерева, росшего в полуверсте. Обогнул его и саженными скачками понёсся назад. Его с детства растили искусным во всяких воинских умениях, ибо негоже сыну Рагнара Лодброка в чём-либо отставать от других. Он умел бегать просто так и рядом с конём, держа рукой стремя либо подпругу. Нагишом и в кольчуге, с боевым шлемом на голове. По мягкой травке, по талому снегу и по песку, в котором ноги вязнут до щиколотки… Но два шага у Крапивы он выиграл только потому, что взял с места быстрее привычного. Следовало бы иначе рассчитать силы: поберечь их вначале, сохраняя для обратной дороги. Опять всё шло не так, как он предполагал!.. Он слышал, как дышала сзади Крапива. Умом Харальд понимал, что ей тоже приходится нелегко, но некая часть его разума уже предвидела неудачу. И точно: дыхание и размеренный топот соперницы начали приближаться.