Меч на ладонях
Шрифт:
Та удивленно вскинула брови:
– И этого не помнишь?
Костя честно помотал головой:
– Не-а.
Незнакомка (незнакомка ли?) склонила головку набок и осмотрела полуголого Костю сверху вниз.
– А что помнишь?
Малышев подумал и честно ответил, что ничего. Девушка задумалась:
– А ты и правда папский легат?
Костя поперхнулся вином:
– Кто?
Девушка удовлетворенно хмыкнула:
– Так и знала… Ну ведь так и знала!
Малышев пересел на край кровати и заглянул все еще хмыкавшей красавице в глаза:
– Давай-ка, милая, поподробней!
Она сверкнула глазками:
– Лгун! Поподробней ему. – Незнакомка потянулась за спелым апельсином, но, встретив взгляд Кости, убрала руку и села поудобней. – Рассказывай ему… Натворил, а потом рассказывай! Что помнишь-то?
Костя честно признался:
– Свадьбу помню.
Девушка вздохнула.
– Бедной вдове и довериться некому. – Она подтянула к себе халат и, закутавшись, начала повествование. – Ты на свадьбе, наверное, выпил малость. И говорить стал. Говорить про то, что христианская религия – самая правильная, нужная и верная, папа Урбан – уста Божьи, святейший человек, что на нем великая печать Господа нашего лежит, дела ему важные предстоят по усилению авторитета церкви.
– Ну, и что дальше?
Девушка поправила волосы и продолжила:
– Да правильно все говорил, по делу. Но дальше ты на тех перешел, кто законы церкви не чтит. Пока курия дела, угодные Богу, творит, есть люди, говорил, кто под личиной церковных служителей, как змея, в дом вползли и заразу разводят: целибат не чтут, постов не блюдут, должности и земли церковные по знакомым раздают, именем матери нашей, церкви, прикрываясь. Кричал, что не понимаешь, за какие такие церковные интересы сейчас дети Милана кровь свою проливают, оставляя жен и матерей безутешными. Шутил, что эти интересы у архиепископа ниже пояса под сутаной болтаются, а должны в сердце жить, а не в… ну, там, в общем… Смешно так шутил, всем понравилось.
Костя, который ту смесь латыни и итальянского, на которой здесь говорили, знал чуть лучше, чем на уровне «привет-пока», усомнился:
– Я такое говорил?
Девушка хмыкнула:
– Ну да. Ты вообще много чего говорил. Красиво, долго.
Он почесал голову. Боль не проходила.
– А потом?
Красавица закончила шнуровать халатик и продолжила рассказ:
– А потом пришли стражники за тобой.
Костя подался вперед:
– И?
– Ну, как я поняла, к тому времени народ уже был слегка пьян и слушал тебя долго. Стражников побили и выкинули, а тебя на руках качали. Шорники – они, может, и тормоза, но когда кого за своего примут, то держатся до конца.
Девушка зевнула.
– Потом ты на архиепископа нашего дальше нападать стал. Сказал, что тебя папа наш самолично просил разобраться в этом деле, чтобы порядок навести и добрых христиан оборонить. Ты и грамоту показывал с печатью папы. Кричал, что выметешь метлой погань прихвостней диабловых из Храма, что-то там еще.
Тонкие пальчики изящно подцепили с тарелки дольку апельсина и отправили в ротик.
– И дальше?
Личико нахмурилось.
– Что дальше? Дальше опять стражники пришли, уже числом побольше. – Она допила вино из бокала и начала чистить следующий большой марокканский апельсин. – Ну, и их тоже побили. Тебя уже много народу слушало.
Косте стало нехорошо.
– А шишка откуда? – Он ткнул пальцем в собственный лоб.
– Так от ворот. – Девушка отломила дольку апельсина и сделала перерыв в повествовании, чтобы облизать пальцы, покрытые соком. – Ты заявил, что все добрые христиане должны помочь тебе выкинуть нечестивцев из города. Ну, все, кто тебя слушал, за тобой и пошли. Старый Томаззо поднял штандарт над гильдией, по дороге присоединились красильщики и ткачи – все вместе и шли. А как до палаццо архиепископа дошли, ты призвал гром Господний на головы еретиков, и все.
Костя не понял:
– Как призвал? Кого?
Красавица возмущенно стрельнула глазками:
– Как кого? Как крикнул: «Да падет гром гнева Господня на дом предавшего Его!» И рукой махнул. – Она дернула ручкой, повторяя виденный вчера жест. – Ну, и гром пал… Так бабахнуло!
Она по-детски улыбнулась.
– Где? – Не понял Малышев.
Видно было, что хозяйке уже надоело объяснять, но она сдерживалась.
– У ворот бабахнуло! Гвардия сейчас вся на войне. Охраняет палаццо только стража из городских, но они на рожон, знамо дело, не лезли. А когда громом небесным ворота сорвало, то и вообще разбежались. Слуги с самим Барбизаном, наверное, через тайный ход ушли, а горожане на радостях палаццо и погромили, раз ты добро на то дал.
– А я где был? – уточнил осторожно Костя, для которого перечисленные события были большим открытием, чем описания Столетней войны.
– А тебя же воротами шарахнуло. Потом я тебя к себе забрала, не валяться же. – Хозяйка дома еще раз оценивающим взглядом скользнула по фигуре Кости, отчего тот инстинктивно подтянул живот. – Ты мне на свадьбе такие знаки внимания оказывал, думаю, кто же, как не я, об этом славном рыцаре позаботится?
Красавица потянулась и резко встала, копна волос скользнула вдоль гибкой спины, молодое симпатичное личико с озорными глазками залучилось весельем.
– А ты ночью ничего был, – откровенно протянула она. Потом спохватилась: – Так ты правда ничего-ничего не помнишь?
Костя замялся. Потом стукнул себя по лбу, отчего взвыл от боли, метнулся к валявшемуся в углу собственному мешку – самодельной бомбы, прихваченной из Ги, не было. По крайней мере, это объясняло гром Божий.
– Ну, не так чтобы совсем, – замялся Малышев, отвечая на последний вопрос. – Но практически ничего.
Незнакомка улыбнулась и протянула руку:
– Тогда давай опять знакомиться, рыцарь. Меня зовут Алессандра…
Днем в лагере миланцев начался переполох. Д'Кобос, готовясь к очередному штурму, согнал на стены города всех способных носить оружие, но атаки не было. Не было ее утром, не было днем, а к вечеру лагерь противника опустел. Только обрывки впопыхах собранных шатров да заляпанные кровью тряпки, оставленные костоправами, напоминали о недавней осаде. Пока осторожный испанец посылал конные разъезды, пока ждал их обратно, город оставался начеку. Но вернувшиеся разведчики подтвердили, что миланское войско уже на полпути к дому.