Меч с берегов Валгаллы
Шрифт:
Старичок тем временем не спешил подойти к злополучному камню. Он снял свою котомку, развязал ее и достал оттуда какую-то чудную одежду, которую тут же и надел на себя.
Это была долгополая хламида из звериных шкур, отороченная по краю мехом и расшитая разноцветным бисером, вроде тех одежек, какие надевают деревенские парни на Святки. Кроме этой нелепой хламиды, знахарь напялил на голову шапку из рысьей шкуры, с нашитыми на нее когтями и зубами.
И тут Никита удивился сильнее прежнего, потому что в диковинном и странном своем одеянии
Переодевшись, старый знахарь подошел к каменной плите и опустился перед ней на колени, как в церкви перед иконой. Он склонился над камнем и долго, внимательно его разглядывал, потом принялся осторожно гладить его руками, как будто это был живой человек, затем что-то тихо, неразборчиво забормотал на своем языке, словно молился или разговаривал с камнем.
Остальные вепсы сгрудились вокруг и стояли в полной тишине, глядя на нойда.
Наконец знахарь поднялся на ноги и заговорил на вепсском наречии, обращаясь к своим соплеменникам.
Рабочие молча его выслушали и после взволнованно заговорили между собой.
— Ну и что теперь? — спросил Никита у старого вепса, который стоял чуть в стороне от остальных. — Что сказал ваш знахарь?
— Нойд сказал, что здесь похоронен великий богатырь, вождь и повелитель нашего народа. Вроде царя…
— Ты, старик, того… поаккуратнее! — не выдержал десятник. — Как это можно — какого-то дикаря сравнивать с его императорским величеством?
— Сам он был не нашей крови, пришел издалека, из-за моря, но правил нашим племенем много лет…
— Да мне-то что за дело до этого? — в сердцах перебил его Никита. — Что теперь делать? Как работу продолжить?
— Сейчас нойд будет говорить с мертвым вождем. Дух вождя скажет нойду, что нужно сделать.
На этот раз знахарь достал из своей котомки какую-то медную штуковину наподобие кадила, кожаный кисет и старое железное огниво. Он взял из кисета щепоть сухой травы, насыпал в чашу кадила, высек огонь и зажег траву.
Над кадилом поднялась тоненькая струйка голубоватого дыма, расползлась по сторонам, заколыхалась на ветру, принимая странные, причудливые формы.
Никита почувствовал незнакомый, удивительный запах, похожий на тот, что стоял в лавке, где торгуют чаем и разными заморскими пряностями. От этого запаха голова у него слегка закружилась, в глазах потемнело, потом, наоборот, все вокруг стало необыкновенно ярким и крупным, как будто к глазам десятника поднесли увеличительное стекло, какое видел он у немца-архитектора.
Самое же удивительное происходило с голубоватым дымом, который поднимался над кадилом старого колдуна. Этот дым принял форму высокого человека, могучего воина в темных доспехах, с мечом в руке. Призрачный воин приоткрывал рот, словно что-то говорил, но Никита ничего не слышал.
Однако,
Старый же колдун внимательно слушал беззвучную речь призрачного воина, словно понимал каждое его слово, и время от времени отвечал на незнакомом языке.
Так прошло несколько минут — и трава в кадиле колдуна догорела, дым растаял, призрачный воин исчез.
Некоторое время нойд молчал, и все вепсы стояли вокруг него в почтительном безмолвном ожидании. Никита хотел уже нарушить эту тишину — в конце концов, ему нужно было продолжать работу! — но тут сам нойд заговорил.
Он говорил по-вепсски, и Никита не понимал ни слова.
Наконец нойд замолчал, и только тогда старик вепс, хорошо говоривший по-русски, перевел его слова десятнику.
— Нойд говорил с мертвым человеком, он просил у него разрешения потревожить его могилу. Мертвый человек был сильно недоволен, но нойд его уговорил…
— Вот спасибо-то! — крякнул десятник.
— Только непременно нужно похоронить его в другом месте, — продолжал старик. — В таком, где его никто не потревожит. И непременно нужно перенести его вместе с надгробьем и вместе с каменным гробом, в котором покоятся его кости, и гроб ни в коем случае нельзя открывать, чтобы не потревожить останки…
— Вот ведь морока-то! — вздохнул Никита, прикидывая, сколько людей понадобится для такой работы и сколько времени она у них займет. А еще ведь надо придумать, куда этого древнего язычника похоронить — ведь не согласятся вепсы закопать его на каком-нибудь пустыре, а хоронить язычника на христианском кладбище не положено.
Никита вспомнил, что неподалеку, к югу от русла будущего канала, купец-старообрядец Громов, заботясь о спасении души, купил участок земли под кладбище. Громов держал часть подряда по строительству канала, значит, был заинтересован в том, чтобы работа шла без задержек. Может быть, удастся уговорить его похоронить на новом кладбище вепсского вождя?
Одна только заминка — вождь этот наверняка язычник, и набожный купец не позволит хоронить его в освященной земле…
Но старый вепс разрешил его сомнения.
Он сказал, что покойный вождь был христианином, в доказательство чего показал высеченный на надгробье крест.
С этим Никита и отправился к Громову.
На его счастье, старообрядец был неподалеку, следил за разгрузкой подвод с бутовым камнем. Внимательно выслушав десятника, он надолго задумался, потом спросил своего неизменного спутника, конторщика Епифана, убежденного старовера и большого знатока религиозных вопросов.