Меч судьбы
Шрифт:
— Привет, Зоря! Давненько не видались! — морщинистое лицо расплылось в щербатой улыбке. — Давай, садись, подвезу, куда след.
— Я прогуляюсь.
— Ты мне тута булки не морщи, садись, говорю, — насупился молочник. Глаза, обычно сиявшие улыбкой, потемнели, седые брови сошлись у переносицы.
Я влезла на телегу, Крол цыкнул, поторопив лошадку, которая, казалось, спала на ходу. Телега подпрыгивала на булыжниках, я подпрыгивала вместе с ней и молчала, разглядывая проплывавшие мимо дома.
Крол помолчал, поерзал, и завел набившую оскомину песню:
— Ты, девка, не серчай на старика-то. Я что тебе сказать-то хочу…
— Не
— Стоит, стократ стоит! Тетку довела, Лидия черна стала, что головешка, да и народ на тебя жалиться, чисто ведьма злющая вместо Зори возвернулась!
Я спрыгнула с телеги.
— Я добра тебе хочу, девка! Жизнь у меня за плечами немалая, совета дурного не дам!
Я ускорила шаг и свернула в переулок. Грохот колес по мостовой стих.
Советчик… Советы не помогут. Не поможет ничто и никто. Я и без советов изглодала себя так, что места живого не осталось.
С тех самых пор, как разошлись наши пути, ни Ольга, Ни Киннан, ни Вейр так и не дали о себе знать. Лишь Север, верный друг, остался со мной. Будто и не было ничего. Встретились, побегали, посуетились и разбежались…
Я знала, что Вейр выжил. Я ждала. Ожидание сменилось тревогой, тревога — глухой, ноющей болью в груди. Прошла осень, наступила зима. Нахлынула, накрыла с головой бездонная пустота, горечь предательства выжгла сердце. Всё, всё было ложью. Я не спала. Мне снился он. Кусок не лез в горло, лечить не было ни сил, ни желания. Не было желания жить. Так доживают те, на кого навели на смерть. Порчу можно вывести, а моя болячка магии не по зубам… Я честно пыталась выдрать колдуна из сердца, воспоминаний и прошлого, но он не позволял. Я ведала, когда ему было больно, когда злился, когда он пускал в ход свою черную силу, когда волна его желаний опаляла меня, я с ума сходила от ревности и злости. Изменщик был молод, полон сил, и его страсти играли мной, как кошка полузадушенной мышкой… Он не мог не чувствовать мою боль… И молчал. Что ж.
Поделом наивной влюбленной дуре-веде.
Данко потерялся по дороге, встретив дружков. Я поправила тяжелую сумку, так и норовящую сползти с плеча, и толкнула ворота.
Пират, пес Золтана, увидев Севера, перестал изображать из себя коврик у дверей и порысил к волку. Хвостатые поздоровались, обнюхались и дружной парочкой сели на крыльце, вывалив розовые языки. Местные псины безоговорочно приняли Севера за вожака, иногда у наших ворот собиралась огромная свора, почтительно ожидавшая, когда божество соизволит одарить подданных царским взглядом. Динка тоже пообвыклась к новому члену семьи, но миской делиться отказалась напрочь, проявив при отказе истинный героизм. Миска — это святое, за миску Динка горой, тем более что хвостатый кавалер оказался занят. Иногда он исчезал на день-другой, и я подозревала, что причиной его исчезновений была некая рыженькая волчица, которую я видела пару раз в лесу. Хоть у кого-то сложилось…
Войдя в комнату, я скинула на скамью тулуп, бросила сумку. В трактире сегодня рыбный день. Запах пирогов с вязигой и форели на вертеле щекотал ноздри, но желания откусить кусочек отменной сдобы или рыбки с хрустящей корочкой у меня не появилось. Мой здоровый аппетит объявил себя смертельно больным и потребовал не беспокоить по пустякам. В зале трактира было пусто, как в кишках землеройки, завсегдатаи ещё дрыхли после вчерашнего, а заезжие торгаши заколачивали в поте лица свои злотые. Зато вечером здесь будет не продохнуть от пропойц, гуляк и искателей приключений на интересные места…
Золтан
— Ну, кто и где помирает у тебя? — я взяла его кружку и сделала глоток.
Золт неторопливо и тщательно прожевал закуску, молча наблюдая, как убывает янтарная жидкость, вытер руки полотенцем и припечатал меня взглядом:
— Пока ты шла, больной, поди, уже протух, — буркнул трактирщик, выбирая очередную жертву на тарелке.
— Я пойду тогда, покойники не по моей части, — я поставила кружку. — Николу позови, он все сделает, как надо.
Плавали, знаем. Насмотрелась и наизгонялась на десять жизней вперед. Пусть жрецы разбираются, а то мне с мертвецами как-то не очень везет. То неупокоенные упыри, а то и вовсе aggelius, чтоб им икнулось, где бы они сейчас не были…
Я знала, что Вейр провел обряд изгнания. Кровью дракона его могла снабдить только Ольга, её подопечная дракоша наверняка, как все детишки, порезалась или поранилась, не думаю, чтобы Ольга пустила ребенку кровь, она, хоть и вампир, но мамаша из неё должна получиться отменная. Как Вейр обошелся без младенцев, я не знала, может, и не обошелся, от него всего можно ожидать… Хотя, нет. Наговариваю, и сама себе не верю. Провел без меня, сам, и даже не почесался узнать, как я и что со мной. "Смешение" мы победили, а вот с моей болячкой Лиде пришлось повоевать, хорошо, что смертельная хворь не успела пустить глубоко корни, спасибо древесной и её оберегу. Жизнь мне вернули…
И зачем мне такая жизнь?
Наши связь с Вейром до сих пор не порвалась, мы до сих пор были едины, каждый раз, когда я ощущала его силу, было, как обухом по башке, казалось, палач живьем сдирает с меня кожу. Я знала, как он, что с ним, чем занят. Он с удвоенной силой принялся за старое, всплески его силы валили меня с ног, я вместе с ним падала с лошади, лечила рану в груди, гоняла нежить, избавляла от проклятий и порчи и искала потерянные вещи. Единственное, чего он не делал — он не лечил. И то хлеб. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Вейр не мог не чувствовать меня, так же, как я его, и тем поганее было знать, что он меня избегает. Под ложечкой зажгло. Тихо, неярко. Вот, опять небольшой всплеск его силы… Ране не давали зажить, живодер вновь и вновь сдирал корку…
Я взяла тулуп, сунула руку в рукав.
— Хотя… Колдун там, мож, и вытащил из лап Жрицы-то, — пожал плечами Золтан.
В груди екнуло, тулуп выскользнул из враз ослабевших пальцев. Снова-здорово. Я села на скамью. Посидев, подорвалась с лавки и бросилась вверх по лестнице, к жилым комнатам. Взлетев по ступеням, замерла в темном коридоре, всмотрелась Взглядом. Здесь, совсем рядом, за этой стеной. Нет уж, больше никаких "смешений", прибить мерзавца, и вся недолга… Тихо ругнувшись, я распахнула дверь.
Показалось, меня ударили под дых.
Кровать была пуста. Больных в комнате не наблюдалось, но, надеюсь, моими трудами таковой очень скоро нарисуется.
Худощавый тип, стоявший у окна, заложив руки за спину, обтянутую черным шелком рубашки, обернулся. У типа были странные светло-серые глаза, пепельные волосы, собранные в хвост, длинными прядями падали на скуластое лицо хищника. Его бровь поползла вверх, четко очерченный, чувственный рот искривился в ухмылке.
Дико захотелось стереть эту ухмылочку с его морды.