Меч Вещего Олега. Фехтовальщик из будущего
Шрифт:
Глава 9. Свадьба
Роду Хакон конунг был знатного – он числил в своих предках самого Сколота, сына Водана, которого датчане с урманами звали Скьелдом, а потомков его Скьелдунгами. Скоро уж тысяча лет минет с той поры, когда случился исход росов и асов с донских степей. Храбрый Водан повел за собою тех, кому на месте не сиделось, кто был легок на подъем и охоч до нового. Росы и асы пересели с горячих коней на лодьи и больше уже в седла не возвращались. Переселенцы поднялись по Дону до Переволоки, одолели ее, спустили лодьи в Итиль [31] и долго плыли вверх
31
Итиль – ныне река Волга.
Местные: карелы и чудины, весины и ижоры, меряне и биармы – не разумели пришлых росов, толковавших на сарматском языке. Тогда пришельцы перевели свои речи на язык меча… Обложили всех данью, но и в обиду не давали, живо делая укорот всяким чужеземцам.
Отец Хакона, Бравелин конунг, держал в страхе всю Ромейскую империю. Его варяги грабили Амастриду и Фессалоники, Эгину и Таврию. Дед Хакона, Рогволт Русский, бился под Бравеллиром, что в землях свейских, на стороне Сигурда Метателя Колец, братца своего, конунга свеев, когда на того напал правитель датчан – Харальд Боевой Клык. Побили тогда датчан, и в честь той славной победы Рогволт и назвал своего первенца. А прапрадед Хакона, Радбард Гардский, разгромил войско Ивара Широкие Объятия, когда тот вздумал карел грабить. Ах, сколько их было, пра-пра-пра… [32]
32
По крайней мере, так утверждают саги.
Хакон конунг вздохнул тяжко и насупил брови. Да и он вроде предков не позорил. И арабам «давал жизни» – первый раз он их еще в Табаристане прижучил, а потом и Севилью [33] брал на копье. И на Париж хаживал, злато-серебро добывая… А кому ж теперь род продолжать? Выросла дочь Ефанда, красавица да умница, а вот сына боги не дали… И на кого теперь люди возложат венец? Кто воспримет меч конунгов гардских? Нет на то ответа…
Хакон тяжело поднялся с резного кресла и прошел к распахнутому окну. Половину вида загораживала стена крепости, сложенная из дубовых бревен, почерневших от дождей, а дальше играла блестками Олкога, и вставал на том берегу ельник, темный, словно схоронивший ночь недавнюю, тянущий лапы к мутной воде, усыпая узкий бережок шишками и хвоей. Хакон конунг крякнул в досаде – куда ни глянь, всюду мрак!
33
Об этом рассказывает ал-Якуби: «В город Исбилию (т. е. Севилью) вошли в 229 году хиджры (843–844 гг. от Р. Х.) поганые, называемые ар-Рус, которые захватывали пленных, жгли и убивали…»
Скрипнула дверь, и в покои сунулся Аскольд сэконунг [34] , здоровенный человечище, лобастый, сероглазый, с гривой волос цвета соломы и роскошными пшеничными усами, опадавшими на могучую грудь.
– Здорово, Хакон! – прогудел Аскольд. – Что у тебя за двери? Застряну когда-нибудь в этих мышиных норках!
Хакон ухмыльнулся.
– Брюхо разъел, – сказал он, – вот и не влазишь. Скоро и в море не выйдешь.
– Чего это? – не дошло до сэконунга.
– Лодью опрокинешь! – радостно объяснил Хакон.
34
Сэконунг владел кораблями, командовал дружиной, но не имел земли.
Оба загоготали. Отсмеявшись, Хакон конунг сказал:
– Чего заявился? Выкладывай!
Аскольд закряхтел, полез пятерней в космы, лохматя прическу.
– Да засиделся я, – признался он. – И скедии [35] мои скоро мохом обрастут. Дела хочу! Настоящего!
– Дела ему… – проворчал Хакон и вздохнул: – Мне б твои заботы…
– Я тут с Асмудом перетолковал, – продолжил Аскольд, – да и подумал: а не сходить ли мне на ромеев? Согласись, давно мы их не трепали. Как батя твой стребовал с них ругу, так и все.
35
Скедии – малые лодьи, на которых ходили по рекам и спускались по Днепру.
– У тебя лодей не хватит, чтоб ромеев прижать, – отозвался Хакон.
– О! – просиял Аскольд. – В самую точку. А если мы с тобою сговоримся, да на пару двинем в поход? А?
Хакон засопел.
– И куда ты собрался? – спросил он неласково.
– Хочу Миклагард на щит взять! – бухнул Аскольд.
Хакон конунг ошеломленно вытаращился на старого приятеля.
– Вот это ты размахнулся… – вымолвил он. – Не по пасти сласти, Аскольдушка! Где ты столько бойцов наберешь?
– Ха! А как мы Париж брали? Сколько нас тогда было – помнишь? И трех сотен насчитать не могли.
– Ну, ты сравнил! – рассердился Хакон. – Париж – тьфу! Городишко размером с Альдейгу. А Миклагард – это Миклагард. Там одних домов столько, что все Гарды расселить можно, и еще место останется!
Но идея осадить самый большой город мира уже завладела им и подбирала ключики к тайным сусекам души, выпуская на волю демонов алчности и тщеславия. Что Париж? Что Севилья? Не всякий скажет, где такие есть! А вот Миклагард… Годы минут, века пройдут, а имя человека, прибившего щит на ворота Миклагарда, останется в памяти людской!
– На лодьях не пройти, – проворчал Хакон, – тяжелы больно…
Аскольд сэконунг, поняв, что товарищ сдается, сильно оживился.
– Подумаешь! – воскликнул он. – Спустимся по Непру на скедиях!
– А брать Миклагард тоже со скедий станешь?
– А чего такого?
– Чего-чего… Знаешь, как ромеи наши скедий кличут? Моноксилами! Сиречь однодеревками!
– Да и пусть их! – отмахнулся Аскольд.
– Не… – помотал головой Хакон. – Надо, чтобы нас уважали…
– Тогда зайдем в Таматарху! [36] – вывернулся Аскольд. – Там у нас большие лодьи стоят. Кстати, и твой «Лембой» там. Ну, этот, который в пятьдесят шесть шагов.
36
Таматарха – Тмутаракань. Есть основания полагать, что так называемая Черноморская Русь, расположенная на Таманском полуострове, существовала с конца VII – начала IX века.
– Да помню я…
Хакон конунг поскреб в бороде.
– Все равно… – протянул он. – Поздно уже, лето к середине двинулось… Пока охочих людей соберем, пока доберемся, уже и листья опадут! Давай уж на тот год перенесем поход. Двинем по весне, как только лед сойдет.
– Давай! – легко согласился Аскольд. Видимо, он не рассчитывал на легкую победу, готовился долго канючить и убеждать конунга гардского.
– Значит, по рукам? – сказал он, сияя, и протянул свою пятерню, рубчатую от мозолей, натертых рукояткою весла.
– А, была не была! – воскликнул Хакон и впечатал свою ладонь. Крепко сжались твердые пальцы в извечном жесте мужской дружбы и согласия.
В открытую дверь робко заглянул гридень. Поклонился и сказал:
– Собрались бояре, ждут.
– Идем, – сказал Хакон.
Конунг гардский и сэконунг по очереди протиснулись в низкую дверь и потопали в гридницу.
Гридница занимала все левое крыло двухэтажного терема, крепко сидевшего в крепостном двору. Большие окна гридницы на зиму закладывались резными досками, а по теплу их снимали, запуская внутрь свежий воздух и свет.