Мечников

Резник Семен Ефимович

Илья Ильич уже защитил докторскую диссертацию и, хотя оставался доцентом, но получал жалованье экстраординарного профессора. Две тысячи в год вполне хватило бы для жизни в Петербурге, но содержать жену за границей… Хорошо еще, что ему не отказали в командировке, а такое вполне могло случиться, если учесть его более чем прохладные отношения с коллегами и в особенности с ректором.

8

Положение Мечникова в университете осложнилось еще больше после того, как он опубликовал в «Отечественных записках» рецензию на «Труды съезда естествоиспытателей» — того съезда, на который он так рвался из Одессы и которым был разочарован. «Труды» вышли только в начале 1869 года, с большим опозданием. Статью, которую он сам

предложил в сборник, не опубликовали (как объяснял профессор А. Н. Бекетов, из-за того, что автор слишком поздно представил рисунки, но Мечников возражал: рисунки прибыли тогда, когда еще не весь том был отпечатан). В то же время многие работы оказались не новыми (пока сборник готовился, они появились в разных журналах), а помещенная в зоологическом разделе большая статья профессора Кесслера содержала серьезные ошибки. Все это разъярило Мечникова. Рецензия его получилась резкой; Илья Ильич не посчитался даже с тем, что главным редактором «Трудов» был Андрей Николаевич Бекетов, в чьей семье он скоротал столько приятных вечеров и на чьей родственнице женился. Свое имя Мечников, правда, скрыл за инициалами М. И., но то был секрет полишинеля. Зоологи, которые настолько глубоко знали предмет, чтобы обнаружить ошибки в статьях сборника, были наперечет.

Бекетов решил вступиться за свое детище. 5 мая 1869 года в «Санкт-Петербургских ведомостях» появилась его еще более резкая отповедь. Он называл автора рецензии «если не помешанным, то дошедшим до самозабвения от злобы господином» и намекал, что между рецензентом и профессором Кесслером имеются личные счеты.

Мечников был в это время уже за границей. Сообщая ему о статье Бекетова, Александр Ковалевский писал из Казани: «Если действительно статья М. И. Ваша, то вряд ли Вам возможно будет оставить ответ Бекетова без внимания и не подписаться на объяснении не псевдонимом. Все старое и более или менее близкое к генеральству — против М. И., но из люд[ей] помоложе — против отзыва Бекетова».

В бумагах Мечникова сохранился черновик его ответа Бекетову, [12] но найти заметку в «Санкт-Петербургских ведомостях» нам не удалось. Возможно, Илья Ильич понял, что слишком погорячился, и псевдоним решил не раскрывать.

В общем, он преждевременно сжег позади себя корабли, как писал ему Сеченов.

Правда, возвращаться в Петербургский университет Мечников не собирался. Как доктор зоологии он имел теперь право на звание ординарного профессора, и именно в это время должна была появиться вакансия в Медико-хирургической академии (выходил в отставку престарелый зоолог Ф. Ф. Брандт).

12

Архив АН СССР, ф. 584, оп. I, д. 22, лл. 1–4.

Сеченов настоятельно советовал баллотироваться, брал на себя проведение этого дела и в успехе его не сомневался. Долго уговаривать Мечникова не пришлось: мало того, что жалованье ординарного было на тысячу рублей больше, — привлекала перспектива служить с Сеченовым в одном учебном заведении.

О своем намерении перейти в Медико-хирургическую академию Мечников написал некоторым друзьям и вскоре получил полный горьких упреков ответ от Николая Петровича Вагнера.

Казанский профессор давно собирался перебраться в столицу и теперь считал, что Мечников перебежал ему дорогу. В его воображении карман конкурента разбухал до фантастических размеров.

«На этом месте (то есть в Медико-хирургической академии. — С. Р.) Вы будете получать 3 тыс. руб., затем в университете Вы будете со временем получать тоже 3 тыс. руб. (Я полагаю, что Вы дойдете до ординарного.) Затем какие-нибудь корпуса и комитеты дадут Вам до тысячи. Итого 7 тыс.!

Что же? Плавание — широкое для большого корабля. В Вас есть знания, способности и, главное, то нервное, лихорадочное

увлечение, та nervi, которая многое выкупает и ведет ко многому. Что же? Плывите, Илья Ильич, и предайте нас забвению (на это ведь немного нужно мужества). И да будет над Вами вечно благословенное петербургско-серое небо, да звучат над Вами фиоритуры и тремоло какой-нибудь Патти, а перед глазами пусть проходит разнообразный ряд всяких amnion'oв». [13]

13

Зародышевый листок.

Однако воображение Вагнера разыгралось слишком сильно — недаром впоследствии он стал известным писателем Котом Мурлыкой… В действительности все вышло наоборот…

Конференция академии в ответ на представление Сеченова избрала комиссию, дабы рассмотреть научные работы предложенного им кандидата. В комиссию вошли химик Н. Н. Зинин, анатом В. Л. Грубер, ветеринар И. М. Равич — все трое крупные ученые, друзья Сеченова, хорошо знавшие (во всяком случае, Грубер) также и Мечникова. Они дали о кандидате самый лестный отзыв.

Однако, прежде чем перейти к голосованию, ректор неожиданно предложил решить вопрос: нужен ли вообще академии преподаватель зоологии в ранге ординарного профессора, не лучше ли передать эту вакансию какой-либо другой кафедре? Его поддержали фармаколог И. В. Забелин и глазник Э. А. Юнге — оба давние недруги Сеченова.

Иван Михайлович сообразил, что за его спиной состоялся сговор. Забелин и Юнге вознамерились провести в ординарные экстраординарного профессора судебной медицины И. М. Сорокина.

Сеченов стал горячо возражать, и, так как предложение ректора противоречило уставу, конференция была вынуждена «пустить на шары» вопрос об избрании Мечникова.

При этом Сеченов, как сообщал он Мечникову, «руководствовался следующим соображением: уж если гг. профессора решили не пускать Вас в академию, то пусть они, по крайней мере, публично позорят себя, провалив вас на баллотировке».

Когда очередь дошла до профессора Юнге, он, по выражению Сеченова, стал «кобениться» и в конце концов заявил, что Мечников по своим заслугам достоин быть даже академиком, но так как Медико-хирургической академии ординарный профессор зоологии не нужен, то он кладет кандидату черный шар. Его шар был тринадцатым, а белых оказалось двенадцать…

Такого удара Мечникрв еще не получал…

И, как назло, недолго оставалось до окончания годичного срока командировки. Илья Ильич приходил в ужас, когда думал о том, что скоро опять должен появиться в Петербурге. К тому же Сеченов сообщал: «До меня доходили в последнее время слухи, что в университете работает против вас очень сильная партия, а вы знаете, что насолить человеку у нас вообще умеют».

И все-таки наш доктор зоологии был еще чертовски молод, и ему продолжало везти… Словно нарочно, словно специально для него в Новороссийском университете вышел в отставку ненавистный Маркузен. Стараниями Л. С. Ценковского место предложили Мечникову, и он немедленно дал согласие. О таком обороте дела он мог лишь мечтать, тем более что одесский климат больше подходил его больной жене, нежели петербургский.

Горько проученный, он опасался, что его провалят и в Одессе, но недавние коллеги отнеслись к нему лучше, чем молодой ученый в мнительности своей предполагал. Шестнадцатью голосами против трех он был избран ординарным профессором, и тут же совет удовлетворил его просьбу продлить заграничную командировку до конца летних каникул, то есть до сентября 1870 года…

9

В Италии здоровье Людмилы Васильевны улучшилось, и Мечников смог приступить к научным занятиям.

О развитии иглокожих имелись лишь отрывочные данные. Правда, А. О. Ковалевский уже пытался распространить на них теорию зародышевых листков, но полученные им результаты пока не были убедительными.