Мечом раздвину рубежи
Шрифт:
— Находившихся на Черном перевале центурий уже нет — мы вырубили их целиком. Ромеи с других перевалов успели присоединиться к коннице Иоанна. Он посадил пехоту на отобранных силой в селениях лошадей и сейчас спешно гонит весь отряд к побережью. Однако ромеи чужие в здешних горах, поэтому я смог обогнать их на этом пути.
— Сколько ромеев и сможешь ли ты разбить Иоанна собственными силами, не пропустив его на соединение со спа-фарием?
— Ромеев не меньше двадцати пяти сотен, они все на конях, сила их в скорости. У меня же всего восемьсот всадников, остальная часть дружины — пехота. Она еще далеко за спиной ромеев, я могу бросить против Иоанна лишь конницу, что вырвалась со мной вперед и успела соединиться с твоим отрядом. Хотя мои воины не новички в ратном деле
Асмус задумчиво провел рукой по усам, поправил закрывавшую пустую глазницу повязку.
— У тебя восемь сотен, у меня одиннадцать, — медленно проговорил он. — Даже вместе это меньше, нежели число недругов. Скажи, Любен, смог бы ты нашими общими силами не пустить Иоанна к морю и навсегда покончить с его конницей?
Лицо болгарина оживилось.
— Смогу, главный воевода!
— Быть по сему. Бразд! — позвал Асмус стоявшего невдалеке от него древлянина. Когда тот подошел, заговорил снова: — Ромеи сейчас разобщены, и бить их надобно по частям, не мешкая. Тысяцкий Микула с основными нашими силами уже выступил против спафария, вдогон за ним сегодня поскачу и я. Ты же, — обратился Асмус к Любену, — немедля отправь гонца к своей пехоте, вели ей не преследовать стратига, тащась у него в хвосте, а кратчайшим путем идти на соединение с Микулой у лагеря спафария Василия… А конницу Иоанна я оставляю вам, други, — взглянул Асмус попеременно на Бразда и Любена. — Тебе, хитрейший из русичей, и тебе, храбрейший из болгар. Не выпустите ее на простор, уничтожьте в горах, не позвольте ей ударить мне и Микуле в спину. Ежели свершите это — честь и хвала вам, а коли успеете покончить со стратигом и сможете помочь мне в битве с Василием — слава вдвойне. Желаю удачи, други…
— Спафарий, гонец от стратега Иоанна.
Произнеся эти слова, дежурный центурион почтительно замер у входа в шатер, на его лице явно читалось ожидание ответа. Будучи неотлучно при Василии, центурион отлично знал, с каким нетерпением тот ждет известий от начальника конницы и как много они для него сейчас значат. Конница стратига была брошена к перевалам сразу после того, как Младан прислал в лагерь спафария семью. Нисколько уже не сомневаясь в благонадежности болгарского кмета, считая, что теперь тот всецело в его власти, Василий поспешил причислить его дружину к собственным войскам и лишь ждал момента, когда ее можно будет использовать с наибольшей для себя пользой. Не забывая, однако, о давней дружбе болгар с русами и не обольщаясь, что только приказ кмета сможет заставить его дружинников воевать с русами, Василий собирался использовать болгар совместно с византийской конницей, подчинив их стратигу Иоанну и предоставив тому полное право железной рукой подавлять малейшее недовольство в рядах новых союзников.
Но семья кмета из лагеря вдруг исчезла, отправленная за ней погоня возвратилась ни с чем. И все планы уничтожения русов, построенные Василием в расчете на помощь дружины послушного болгарского кмета, мгновенно превратились в ничто. А вместо сладостного предвкушения скорой победы перед глазами спафария замаячила перспектива длительной и упорной борьбы с вдвое возросшим в численности сильным и опытным врагом, результат которой теперь был совершенно непредсказуем.
— Пускай войдет, — приказал Василий центуриону. Когда гонец, не успевший даже сбросить с плеч пыльный плащ, появился в шатре, стратиг указал ему на.место против кресла:
— Говори. Начни с главного — о болгарах.
— Мисяне(Мисия — Болгария (визант.).) изменили нам, спафарий, — проговорил гонец, потупив глаза. — Они прорвались через Черный перевал и сейчас движутся к морю на соединение с высадившимися на берег русами. Их не меньше трех таксиархий, около трети — конница. Правда, нам удалось заманить в ловушку кмета Младана и покончить с ним, самым страшным и опасным твоим врагом, спафарий, — подсластил в конце неприятные вести гонец.
— Плевать мне на этого однорукого и хромого калеку! — со злостью выкрикнул Василий. — Мне страшен не старик кмет, а тысячи его воинов. Болгары против нас — вот основная опасность! Но
— Он соединился с двумя уцелевшими на перевалах когортами, посадил пехоту на лошадей и отступает к морю. Стратиг просит тебя, славный спафарий, помочь ему. Соблаговоли послать навстречу отряду Иоанна несколько когорт, которые отвлекут на себя часть врагов и не позволят им окружить его. Судьба многих сотен твоих легионеров висит на волоске, только твоя своевременная помощь, мудрый спафарий, может спасти их.
Василий мельком посмотрел на изможденное, осунувшееся лицо гонца, на черные полукружья под его глазами.
— Ты устал. Отдохни до утра, а с рассветом снова поскачешь к стратигу. Передашь ему, что вместо нескольких когорт я выступлю к нему навстречу во всем легионом. Пусть только вырвется из гор, пробьется к морю, и все опасности останутся позади. Иди и постарайся хорошенько отдохнуть перед новой дорогой…
Оставшись один, Василий, против обыкновения, не стал бегать из угла в угол, как зачастую с ним случалось в минуты душевного волнения или при получении. неприятных известий. Уставившись отсутствующим взглядом на огонек свечи, он замер в кресле, задумался. Сообщение гонца нисколько его не удивило. Именно такой поворот событий он предвидел с той минуты, как только узнал о бегстве из византийского лагеря семьи кмета. За время, предшествовавшее прибытию гонца, он успел продумать множество вариантов действий оставшейся с ним части войск, отобрав из них два-три наиболее надежных и результативных.
Василий отвел глаза от свечи, дернул шнур колокольчика.
— Комеса Петра, — приказал он появившемуся на пороге дежурному центуриону. — Немедленно. Где бы он ни был, чем бы ни занимался. И вели чаще проверять стражу вокруг лагеря…
Комес был высоким грузным мужчиной с крупным, мясистым лицом. В его маленьких, словно навсегда погруженных в сон глазках чаще всего читалось равнодушие и безразличие. Он был старым солдатом, начинал службу простым легионером и на долгом пути к высокому званию комеса усвоил много истин. Главной из них была следующая: он служит вначале полководцу, под чьим началом состоит в данную минуту, и лишь затем империи. Именно от непосредственного начальника зависит получение чинов и наград, продвижение по службе, причитающаяся тебе часть захваченной у противника добычи.
Двадцать лет понадобилось ему, чтобы стать центурионом и понять, что в воинской карьере мало отваги и храбрости, сообразительности и инициативы, что здесь гораздо больше значат слепое послушание и безропотное выполнение полученных приказов, какими нелепыми они ни казались бы. Потому что твои быстрота и расторопность могут лишь подчеркнуть медлительность и вялость действий начальства, а твои смелость и бескорыстие обратят внимание на его трусость и стяжательство.
А это рано или поздно неизбежно навлечет на тебя начальственные гнев и недоброжелательность, которые намного страшнее копий и стрел врага, подстерегающих на поле битвы. Ибо неприятельское оружие зримо глазу и чаще всего направлено тебе в грудь, в то время как гнев собственного начальства невидим и окружает тебя постоянно, готовый обрушиться на голову ежечасно, неведомо с какой стороны и по какому поводу.
Усвоив эту заповедь, Петр стал выполнять лишь то, что ему велели, не отступая от приказа ни на шаг и не ускоряя его исполнения ни на минуту. Он постарался забыть, что у него имеются собственная голова и мысли, он теперь большей частью молчал, только внимая начальству и без раздумий выполняя все ему порученное.
Такое поведение не осталось незамеченным, и его дальнейшее продвижение по служебной лестнице пошло куда быстрей и успешней. Через семь лет он стал командовать когортой, еще через пять под его началом была таксиархия, сейчас он являлся хозяином полнокровного легиона, одного из лучших и боеспособных во всей византийской армии. Настоящего легиона Нового Рима, состоявшего из истинных граждан великой империи, а не из разношерстного сброда, захваченного в плен и поставленного перед выбором стать бесправным, презираемым рабом или имевшим право самому убивать и грабить легионером империи.