Мечта обретённая
Шрифт:
Вторую улыбку он отдал этой мысли.
Немного физического, или телесного, как его называл Маркус, потенциала ушло на то, чтобы восстановить организм после долгого сидения в позе полу-лотоса; вчера он так никуда и не пошёл, на целый день отдавшись мыслям. Сегодня наоборот, хотелось активности. Прогуляться? Заняться садом?
Поднявшись на ноги, третью улыбку Монах подарил ясеню, росшему прямо в центре его Круга. Тот отозвался шелестом листьев, на которых играли краски зари. Только теперь Монах позволил себе оглядеться.
В ста шагах к северу от него, за пределами Круга, находились клумбы. В ста к югу – небольшой парк. И тому и другому Монах регулярно уделял время, когда по желанию, когда по необходимости, – чтобы чуткие к его присутствию цветы не поникли, а деревья не начали сохнуть. Сегодня… нет, сегодня его не тянуло к растениям так, как это случалось обычно. Но вчера он к ним не подходил, значит, сначала стоит заняться ими.
Не то чтобы он испытывал постоянную потребность в труде. Будь это так, клумбы, например, располагались бы чуть ближе, в Круге, где по воле его хозяина земля весь год держала одну и ту же температуру и цветы были бы защищены от не такой уж и тёплой зимы. Но зимой Монах наблюдал, лежа на самой границе своей территории, за снежными холмиками, под которыми прятались в ожидании весны его подзащитные. С не меньшим удовольствием, чем за их благоухающими в период цветения бутонами.
Одним из его любимых принципов было «всему своё время».
Закончив проверять, всё ли в порядке у цветов и полюбовавшись, как они раскрываются, чувствуя наступление утра, Монах пошёл в другую сторону, к парку. Конечно, парком оно являлось только для его восприятия, по названию: и деревьев здесь было не так уж много, и скамейки отсутствовали, и дорожки почти не использовались – Монах ходил где хотел, а другие люди здесь появлялись слишком редко. Впрочем, если бы кто-то решился спросить об этом, Монах честно бы ответил, что дорожки всё-таки нужны: благодаря им гости имели ориентиры для передвижения и ощущали себя спокойнее. Но никто не спрашивал, ибо зачем? Мечтатели-Одиночки люди свободные, кто что хочет, тот то и делает, и никто никому не должен высказывать, что он зря прокладывает дорожки, которыми не пользуется. Монах, в свою очередь, тоже никому не навязывался – но не потому, что свято чтил принципы Одиночек, а потому, что имел свой. Самый любимый, свободы воли.
Общение с парком заняло ещё меньше времени – деревья были гораздо менее хрупкими, чем цветы. Но здесь Монах задержался, сев под одну из лип и откинувшись на ствол спиной. Разумеется, течение мыслей не зависит от того, где именно ты находишься, при условии что там безопасно и достаточно уютно. Но оно сильно зависит от того, что ты делаешь в то время, когда не думаешь. Если так и сидишь на одном месте, мало что изменится. А если занимался делами и вернулся к размышлениям уже в другой обстановке…
Проблема. У Монаха было своё понимание этого обширного по смыслу слова. Какие могут быть проблемы, если ты обеспечен пищей, уютом и свободой действий? Разумеется. Только проблемы с самим собой.
А вот беспокойство… Он себя не понимал. Как и всегда, контролировал свои мысли, эмоции и желания, но не понимал себя. Однако скоро выяснилось, что беспокойства это не вызывало – только удивление. Беспокойство происходило от чего-то другого; не такое сильное, чтобы причинять серьёзные неудобства, но достаточное чтобы ощущаться.
Займёмся более простым, проблемой, – решил Монах. Если появилось недопонимание, но при этом оно возникло само, а не я натолкнулся на него, значит, оно возникло на месте тех мыслей, которые до этого были понятными и правильными. Значит, надо отследить, каких именно? А как?..
Задумавшись об этом, Монах удивился ещё больше. Выходило, что всё было понятно не потому, что было открыто и освоено, а потому, что было освоено то, что открыто. Но это означало, что до этого, во всех своих предыдущих размышлениях, он кружился на одном месте? Понятно то, что просто, а в то, что не просто, он и не лез? Да нет, не может быть. Уж сколько всего он передумал, сколько всего нашёл в себе… Проблем, конечно, у него не возникало давно. Но ведь находились и просто интересные моменты, о которых можно было думать по несколько дней подряд? И что же?..
Всё могло упрощаться. У него имелось определённое пространство сознания, для простого и предельно понятного, куда он вытаскивал кусками непонятное из неосвоенного пространства; а когда разбирал их, они вливались в основное пространство, так же становясь простыми и понятными. Но – не увеличивая его объём… Почему? Это же новая информация. Как объём может не увеличиваться? А может, она как снег, который стоит растопить – и не останется ничего похожего на огромный ком, лишь небольшая лужица воды, которая вольётся в ручеёк и навсегда в нём исчезнет?
Эта мысль Монаху понравилась. Он подержал её ещё немного, представляя со всех сторон, и, отпустив, задумался уже о том, что стоит сделать перерыв. Чего бы он сегодня хотел? Пожалуй, всё-таки гулять. Сделав несколько плавных, как из танца, движений, он оценил готовность тела и удовлетворённо кивнул: гулять.
Дорогу домой он сумел бы найти из любой точки этого края – за предоставленное в безраздельное пользование время он успел обойти его весь с несколько десятков раз. Если нравится ходить, то почему бы и нет? Хотя путь из восточных лесов явно оказался бы гораздо более долгим, чем могло быть: они ему нравились меньше, чем горные утёсы и побережье океана, и там он бывал не в пример реже. Честно попытался изучить, в некоторой степени преуспел, но оставил. Всему своё время.
Маршрутов Монах не признавал. Он шёл туда, куда вели ноги, не размышляя, куда ему стоило бы пойти, – всё равно знал заранее, куда придёт. Просто-напросто выучил, какой путь куда приводит.
Иногда в дороге хорошо думалось. Иногда хорошо смотрелось. Почему так, Монах не знал; на его взгляд, у него всегда было одно и то же настроение. Он считал это настроением жить. Другие Мечтатели, кто знал его достаточно хорошо, соглашались. Некоторые даже пытались научиться этому, и Монах охотно помогал: ему было интересно, что в итоге получится. К сожалению, у них ничего не выходило. Как сказал один из экспериментаторов, вера Монаха принципиально непознаваема для всех, кроме него самого. Он сам, тогда лишь улыбнувшийся, позже задумался над вопросом: применимо ли к нему понятие веры? Несмотря на прозвище, он уделял в своих мыслях мало внимания всему связанному с религией. Во-первых, вокруг было достаточно интересного, чтобы отложить это на потом, а во-вторых… конечно же – всему своё время. Все там будем и сами всё увидим.