Мечтаю о третьем размере
Шрифт:
— Простите, но эта подушка принадлежит мне. По некоторому недоразумению, она попала в мусор. Не могли бы вы, вернуть ее обратно?
— Это моя территория, значит и подушка моя.
— Я заплачу.
Женщина меняется в лице, молчит, наверное, мысленно подсчитывая сколько сможет поиметь, я же рассматриваю ее с ног до головы и при этом пытаюсь оставаться невозмутимой.
Два разных ботинка, длинная юбка из-под которой выглядывают порванные рейтузы, засаленная синяя куртка, с дырками в разных местах и натянутая почти на глаза вязанная шапка.
Господи,
— Деньги гони наперед, — говорит она, сжимая» товар» под мышкой еще сильнее.
— У меня с собой нет, но если вы подождете, то через пять минут принесу.
— Я что, похожа на лохушку? — возмущается она.
— Я не вру, хотите, пойдем вместе к моей квартире.
— Ага, знаю я вас таких. Заманят, а потом на органы сдадут. А я слишком молода, красива и полна сил, чтобы умирать.
Смотрю на эту «молодую, красивую и полную сил» и решаю попросту выкрасть то, что по праву пренадлежит мне.
Пользуясь моментом внезапности, делаю выпад вперед и, крепко ухватившись за край, тяну на себя. Бомжиха — а после того как мы стали врагами по-другому ее назвать не могу — реагирует молниеносно. Хватает за второй край наволочки и тянет на себя.
Я совершенно не ожидаю нечестной игры, поэтому, когда мой противник со всей силы наступает мне на ногу — вою от боли и почти выпускаю из своих рук уголок стопроцентного хлопка.
Значит так, да? Что ж тогда и я буду играть не по правилам.
Тяну подушку изо всех сил на себя, а потом резко выпускаю — бомжиха вместе с ней летит на землю.
Подбегаю и хватаю то, что принадлежит мне, но не успеваю сделать и шагу, как зарываюсь носом в асфальт, а сверху наваливается женщина.
Неожиданная подсечка, мать твою.
— Я первая ее нашла! А ну, отпусти!
— У меня на нее больше прав чем у вас — я спала на ней два года!
Я чувствую этот жуткий запах, исходящий от ее одежды и тела, но сейчас это ни сколько не волнует, да меня даже не волнует, что у нее могут быть вши и от такого близкого контакта на мои волосы может перекочевать целое племя. Все, что сейчас может волновать — деньги, спрятанные под наволочкой.
Мы качаемся по асфальтированной дорожке перед домом, бьем друг друга локтями, ногами, дергаем друг друга за волосы, рычим, кричим и в какой-то момент я даже получаю хороший такой удар в глаз, а потом чувствую, как обжигает щеку — бомжиха расцарапала мне лицо своими длинющими ногтями.
Не знаю чем бы закончилась эта битва и кто бы пал смертью храбрых, если бы на помощь не примчала моя мама.
Со сковородой в руках.
Но это я уже рассмотрела потом. Сейчас же, лежа лицом вниз, на мокром после растаевшего снежка асфальте и укрывая под собой подушку, слышу лишь быстрый приближающийся топот ног и крик:
— А ну отстала от моей дочери, скотина!
И как хряснет ее по ноге, цепляя заодно и мою.
Мы с бомжихой одновременно вскрикиваем от боли.
Глава 12
Иду хромая, подушка под мышкой, лицо исцарапано — маньяк в ночи, не иначе.
Мама со сковородой семенит рядом, бросая на меня странные взгляды, и все возмущается и возмущается.
— Что за люди живут вокруг? Даже на улицу вечером нельзя спокойно выйти! Напали прямо перед домом! Это хорошо, Миланочка, что я в окно выглянула и тебя даже с седьмого этажа в темноте узнала! Вот закончишь свою учебу и домой сразу возвращайся, у нас тихо и спокойно, не то что здесь!
Переступаю порог квартиры, взглядом натыкаюсь на свое отражение в зеркале и замираю. Под глазом краснотой наливается синяк, на щеке царапины, волосы взлохмачены — красавица неимоверная.
— Мам, ты лучше бы ничего без моего спроса не выбрасывала! — пыхчу и трясу подушкой перед ее носом.
— Да сдалась тебе эта подушка, дочь, ты же купила себе новую.
— Мама, в этой подушке все мои сбережения!
Просовываю руку в наволочку и застываю — пусто! Быстро снимаю ее с подушки, трясу, но ничегошеньки. На глазах появляются слезы — столько сил потрачено и все зря.
Бросаю подушку на пол, падаю сверху, обнимаю себя руками и рыдаю уже не сдерживаясь.
— Ну, и чего сырость разводишь? — строго спрашивает мама.
— Денег… ик… денег… нет…ик…украли….ик… — пытаюсь объяснить маме, сотрясаясь от рыданий.
Как же обидно. Вот прям до чертиков. Не будет у меня прекрасных сисичек, не будет светлого будущего, в котором меня боготворит мой будущий муж. Вообще ничего не будет! А заново собрать такую сумму получиться как минимум через год и от этого осознания рыдаю еще громче, еще заливистей.
— Да перестань ты, я перепрятала твои деньги. Не пропали они.
Я настолько убита горем, что до меня не сразу доходит смысл сказанных ею слов, а когда все-таки доходит, я резко прерываю свой вой банши и с неверием впиваюсь взглядом в мать.
— В смысле, ты перепрятала их?
— В прямом. Кто вообще так прячет деньги, Милана? Это называется «заходи и бери». Открываю я шкаф, подымаю голову вверх, а из подушки доллары торчат! С таким успехом могла сразу их у порога складывать.
— Тойсть, все это время, деньги были в квартире? — с неверием спрашиваю я. — Мам! Ты жестока! Вот всегда ты так делаешь! — возмущаюсь я. — Знаешь, что это мне напоминает, мам, а? Как в десятом классе я потеряла телефон и весь день проревела не зная как сказать тебе об этом! А ты нашла его на пороге дома еще утром, отключила и до вечера молчала!
— Не нужно было разбрасываться дорогими вещами, — строго говорит она.
— Я не разбрасывалась! Я присела, чтобы шнурки завязать и он выпал из кармана! Да я полдня по школе ходила и в каждый угол заглядывала в его поисках! Два раза прошлась по обочинам дороги! Это жестоко, ма!
— Ну, что поделать, дочь, у твоей матери жестокие методы воспитания.
Это не методы воспитания жестоки, а изощренное чувство юмора! Как хорошо, что я пошла в папу!
Стою в коридоре, все еще не отойдя от шока, смотрю на себя в зеркало и снова выть хочется.