Мечты на мертвом языке
Шрифт:
Жена раввина заявила:
— Это омерзительно!
Но ее никто не слушал. По территории, строго ограниченной великой мудростью Г-сподней, она расхаживала в рыжеватом парике.
Каждый день было много шума, а уж пользы сколько! Я стала правой рукой мистера Хилтона.
Он говорил:
— Что бы я без тебя делал, Ширли?
Он говорил:
— Твои папа с мамой должны каждый вечер вставать на колени и благодарить Господа за то, что Он дал им такую дочь.
А еще он говорил:
— Милое мое дитя, работать с тобой — сплошное удовольствие.
Порой он восклицал:
— Бог ты мой! Куда я подевал текст? Ширли! Ширли!
— Вот он, мистер Хилтон, — тихо отвечала я.
Иногда, устав, он снова звал меня:
— Ширли, у меня больше нет сил орать на этих деток. Скажи ты Айре Пушкову, что он выходит, когда Лестер показывает на звезду во второй раз!
И я вопила что было мочи:
— Айра Пушков, да что с тобой такое? Болван! Мистер Хилтон уже пять раз тебе сказал, тебе выходить, когда Лестер покажет на звезду во второй раз.
— Ой, Клара, — сказал папа, — чем же она занимается до шести вечера, что даже на стол накрыть не может?
— К Рождеству готовится, — холодно ответила мама.
— Хо-хо! — воскликнул папа. — Чем Рождество плохо? В конце-то концов история всех чему-то учит. Из книг понятно, что этот праздник идет еще от язычества — свечи, огни, та же Ханука. То есть он не совсем христианский. Так что те, кто считает его сугубо христианским праздником, — не патриоты, а просто невежды. То, что стало частью истории, принадлежит всем. Хотите назад в Средневековье? А что, брить голову тупой бритвой лучше? Что плохого в том, что Ширли учится говорить четко? Да ничего. Может, ей не придется всю жизнь бегать от прилавка в кухню и обратно? Она совсем не дура.
Спасибо тебе, папа, за твою доброту. Я и по сей день такая. Дурацкого во мне много, но я не дура.
В тот вечер папа поцеловал меня и сказал, проявив интерес к моей карьере:
— Ширли, завтра у тебя большой день. Мои поздравления.
Утром шел снег. На углу улицы стояло дерево, которое добрые городские власти украсили специально для нас. Чтобы не попасть под его хладную сень, наши соседи ходили в булочную за три квартала. Мясник закрыл окна черными шторами, чтобы разноцветные огоньки не светили на его кур. Я вела себя иначе. По дороге в школу я, проявив терпимость, обеими руками послала дереву воздушный поцелуй. Оно, бедное, не имело никакого отношения к Египту.
Под любопытными взглядами остальных учеников я прошествовала прямо в зал.
— Давай, Ширли! — подбодрили меня старосты.
Четверо самых рослых мальчишек уже расставляли декорации.
Мистер Хилтон ужасно нервничал. И ничуть не радовался. Начинал что-то говорить и тут же грустно отводил глаза. Устало опустился на кресло в первом ряду и попросил меня помочь мисс Гласе. Я стала помогать, но она решила, что у меня слишком звучный голос и сказала:
— Позерка!
Родители стали собираться задолго до того, как мы успели все подготовить. Они старались произвести хорошее впечатление. Раздвинув бесконечные метры занавеса, я в щелочку посмотрела на зал. Где увидела свою смущенную маму.
Мисс Гласе приклеила Айре, Лестеру и Мейеру бороды. Она чуть не забыла повесить на проволоку звезду, но я ей напомнила. Чтобы прочистить горло, я как следует откашлялась. Мисс Гласе последний раз проверила, все ли в костюмах, все ли на местах.
— Ну, начали… — шепнула она.
Джеки Сауэрфельд, самый красивый из первоклассников, раздвинул худеньким локтем складки занавеса и тонким голосом запел:
Папы-мамы! Начинаем Наш рождественский спектакль! Как умеем, все расскажем и, как можем, все покажем.После чего удалился.
Из-за кулис тут же понесся мой голос, поразивший Айру, Лестера и Мейера, — они его ждали, но все равно изумились.
— Помню, помню дом, где я родился…
Мисс Гласе раздвинула занавес, и зрителям предстал дом — старый овин, где на куче соломы лежала Селия Корнблах и держала на руках Синди Лу, свою любимую куклу. Айра, Лестер и Мейер медленно двинулись из-за кулис к ней, показывая то на плывущую вверху звезду, то на Синди Лу.
Это была длинная и грустная история. Я, тщательно выговаривая слова, рассказывала о своем одиноком детстве, а Эдди Браунштейн ходил, опираясь на огромный пастуший посох, по сцене — искал овец. Я снова заговорила про одиночество — меня никто не понял, кроме нескольких женщин, которых никто терпеть не мог. Эдди был слишком мал, и его место занял Марти Грофф в молитвенном покрывале своего отца. Я упомянула о двенадцати друзьях, и половина мальчиков из четвертого класса собралась вокруг Марти, забравшегося под мои разглагольствования на ящик из-под апельсинов. Громко и печально я вещала о любви, Боге и Человеке, пока вследствие подлого предательства Эби Стока мы не подошли к ключевому моменту. Марти, чьими устами была я, ждал у креста. Он в отчаянии смотрел на зрителей. «Б-же мой, Б-же мой! Для чего Ты меня оставил?» [4] Солдаты, красавцы все как на подбор, схватили бедного Марти, чтобы пригвоздить его к кресту, но он вырвался, снова развернулся к залу и раскинул руки, изображая отчаяние и приближение конца. Я самым громким шепотом произнесла:
4
Пс., 27:46.
— Дальше — тишина. Но, как всем в этом зале, в этом городе, на этой планете теперь известно, я обрел жизнь вечную.
Вечером миссис Корнблах заглянула к нам выпить чаю на кухне.
— Ну и как там наша Дева? — с озабоченным видом спросил папа.
— Для человека, который растит дочь, ты слишком остер на язык, Абрамович!
— Лимончика возьми, — мирно предложил папа. — Подсластить настроение.
Они немного поругались на идише и перешли на смесь русского и польского. Понимать я стала, только когда папа снова заговорил по-английски.
— И тем не менее, согласитесь, это было чудесное мероприятие, на котором мы познакомились с верованиями, присущими другой культуре.
— Пожалуй, — сказала миссис Корнблах. — Только вот… Знаете Чарли Тернера, хорошенького мальчика из класса Селии? Он и еще пара ребят получили совсем крошечные роли, а кто-то вообще не участвовал. Как-то это неприятно. Это же, в конце концов, их религия.
— Ах, — воскликнула мама. — Мистер Хилтон ничего не мог поделать. У них голоса слишком слабые. Да и с чего бы им вопить? Они с рождения знают английский наизусть. Белокурые как ангелы. Разве так важно, чтобы они участвовали в спектакле? Рождество… все, что положено… у них и так это есть.