Мечты о лучшей жизни
Шрифт:
Бутылка была неполной, Владимир уже находился в легкой стадии опьянения.
Он вошел в домик, сам включил свет и сразу увидел недопитую бутылку коньяка.
– «Хеннесси Экселенц», – произнес сосед, глянув на этикетку. – Ты, выходит, в одиночку дорогим коньячком балуешься?
Лена объяснила, что это бутылка Чагина.
– А ему коньяк больше не нужен, – обрадовался Ушатов.
И начал с него. Залпом выпил две рюмки подряд, не дожидаясь закуски. Поморщился и произнес:
– Главным подозреваемым буду я. Гады-следаки будут трясти меня, пока не докажут, что именно я застрелил Леонида Петровича.
– А зачем им это надо?
– Чтобы убийцу задержать и посадить, а самим отчитаться. Ведь настоящего
– Почему?
– Да потому что…
Ушатов взял бутылку со стола и снова наполнил рюмку.
– Потому что у меня с Чагиным неприятности были. Помнишь, рассказывал, как два с половиной года назад я завалил двух уродов, а третий ушел? Позже, когда все же задержали, тот человек обвинил меня в присвоении денег, которые находились при убитых. Так вот, этот третий был не кто иной, как Чагин. Через своих гоблинов этот гад потребовал потом вернуть не только пропавшую сумму, но и компенсировать ему моральный ущерб в таком же размере. А я пригрозил, что, как только он дернется, завалю его. Дескать, лично знаю людей, которые только и ждут моей команды. Будто бы эти люди обязаны мне свободой. Чагин поверил, потому что отлично знал: за отмазку от зоны любой уголовник вернет долг оперу. Короче, на меня однажды напали – хотели зарезать и изобразить уличное ограбление. Я был начеку и смог устоять какое-то время, но их было двое, и ножами они владели профессионально. В общем, пока я еще держался – весь порезанный, правда, случайно мимо патрульная машина проезжала. Никого задержать не смогли, зато в госпиталь меня быстро доставили. Оклемавшись, я позвонил Чагину, поговорил с ним и пообещал вернуть должок за такую его прыть. Он ответил, что никаким боком не касается нападения на меня, заявил, что прощает мне то исчезнувшее бабло. И предложил купить здесь участок. Понятно, что хотел проверить, есть ли у меня деньги. Я согласился. Но он поверил, что я чист, так как средства, которыми мы оплатили участок, а потом и строительство дома, уже года три лежали на банковском депозите: Зина продала квартиру своего покойного отца, когда мы еще даже не думали расписываться, а встречались просто так.
– Так объясните следователям все это.
Владимир покачал головой:
– Им правда не нужна. Им нужно доказанное обвинение и осужденный на длительный срок преступник.
Лена, не удержавшись, спросила:
– Но деньги тогда действительно пропали?
Ушатов тяжело вздохнул, помолчал немного, снова вздохнул и кивнул:
– А что делать, у меня долгов было столько… И потом, к тому времени «шестерке» моей пятнадцать лет исполнилось, сыпаться стала. А так я купил «пыжика» недорогого. Взял в кредит, чтобы подозрений никаких не возникло, и до сих пор долг выплачиваю. На жизнь тоже что-то надо было оставить. Правда, заканчиваются денежки. Вот почему мне работа так нужна, желательно здесь. Я за «Пежо» из последних сил плачу, едва на еду остается.
– Хотите, я в долг дам, чтобы за машину смогли рассчитаться?
Ушатов помотал головой.
– Сам управлюсь. Что я, нищий, что ли? А вообще за предложение спасибо. Если вдруг получится структуру охранную тут организовать, возьму тебя в долю. Деньги для начала потребуются, хоть и небольшие, но где их взять… Второй раз так не повезет – на бандитской стрелке оказаться.
На похороны Чагина Лена идти не собиралась. Однако накануне позвонил Виктор Иванович и сообщил, что пришлет за ней машину, так как брат Леонида Петровича просил всех друзей почтить память покойного. Даже автобус для персонала заказал. Но, вероятно, лишь для того, чтобы было кому обслуживать скорбящих друзей и соратников. На кладбище поставят столы, и люди начнут поминать невинно убиенного
Именно так сказал Виктор Иванович. А потом добавил:
– Борис слышал о вас и хочет познакомиться.
– Почему именно на кладбище?
– Где же еще? Кроме того, удобный случай увидеть вашу реакцию на произошедшее, проверить, как вы относились к Леониду Петровичу, достойны ли были вы его внимания.
На панихиде, а потом и на отпевании Лена была спокойна. В храме стояла, прижатая толпой к иконе Богородицы, возле которой горели свечи. Негромко переговаривались присутствующие, но говорили о чем угодно, только не скорбели: об акцизах, налоговых вычетах, о том, что «Фольксваген Фаэтон» вполне удобная тачка, хотя ездить на ней – понижение собственного статуса. Какая-то женщина показала подруге бриллиант на своем перстне, и та стала внимательно разглядывать его…
Потом к иконе, с трудом пробившись сквозь толпу, подошел немолодой скромно одетый мужчина. Поставил свечу и начал читать вполголоса молитву. Невольно Лена услышала слова и содрогнулась душой от спокойствия незнакомого голоса:
– Умоли, милосердная мати света, сына твоего и бога нашего, сладчайшего господа Иисуса Христа: да сохранит он в мире страну нашу, да утвердит державу нашу в благоденствии и избавит нас от междоусобной брани, да укрепит святую церковь нашу православную и незыблемо соблюдет ее от неверия, раскола и ересей…
Все окружающее исчезло сразу, Лена обернулась к иконе и перекрестилась. А голос продолжал звучать, наполняя собой все пространство:
– Даруй нам дух сокрушения, смирения сердца, чистоту помышлений, исправления греховныя жизни и оставления согрешений наших: да вси, воспевающие величие твое, сподобимся небесного царствия и там со всеми святыми прославим пречистое и великолепное имя в Троице славимого бога: отца, сына и святого духа. Аминь.
Человек, стоявший рядом с Леной, замолчал, а потом прошептал чуть слышно:
– Господи, помоги России!
Затем отступил на шаг, перекрестился. Поднял глаза и, увидев Лену, кротко улыбнулся ей. А потом склонил голову, словно поприветствовал незнакомую ему девушку легким поклоном.
И на кладбище Лена оказалась в задних рядах, почти у самых столов с бутылками и закусками. Произносились бесконечно длинные речи, и она жалела, что позволила себя уговорить и приехала сюда. Потом снова пришлось отойти, потому что толпа переметнулась к столам, возле которых замерли торжественно траурные официанты из резиденции Чагина. Стояла чуть поодаль ото всех возле березы и наблюдала за нетерпеливо чирикавшими в ожидании пиршества воробьями. Неопределенного возраста женщина тоже отошла от толпы и встала почти рядом, разговаривая по телефону.
– Нет, ну прям сейчас я не могу… Мы тут Чагина хороним… Какого, какого? Которого грохнули. Не слышал разве? Ладно, вечерочком я заскочу ненадолго, мой-то все равно, пока на поминках все не выжрет, домой не вернется… И у меня для тебя подарочек. Тебе понравится, дорогой. Пока, пока. Чмоки, чмоки.
Женщина закончила разговор, спрятала телефончик в сумочку из змеиной кожи, обернулась, чтобы убедиться, не смотрит ли кто на нее, после чего проверила, на месте ли грудь. Посмотрела на Лену и вздохнула с проникновенной печалью в голосе:
– Горе-то какое!
Постепенно люди стали расходиться. Лена дожидалась Виктора Ивановича, который обещал отвезти ее обратно. Поверх голов увидела наконец его седую шевелюру и хотела помахать рукой, чтобы он не искал ее. Но Виктор Иванович уже и сам направлялся к ней. Причем не один: рядом с ним вышагивал плотный человек с угрюмым лицом. Мужчины подошли, и незнакомец, посмотрев на Лену, буркнул:
– Завтра до обеда отдыхайте, а потом жду вас для разговора.
И тогда она поняла, что это и есть родной брат Чагина – Борис.