Мечты серой мыши
Шрифт:
— Посмотри на это с другой стороны…
— Где-то я уже это слышала, причем совсем недавно, — хмуро заметила я.
— Ну… тебе придется отказаться от вина, — он красноречиво повертел бокал в руке, — бросить курить и выкинуть из головы всех потрясающих мужиков мира.
— Женщина с ребенком — это еще не синий чулок.
— В общем, да. Но зачем такие жертвы из-за какой-то дурацкой поездки? Подумаешь, недельная встряска еще никому не помешала. И вообще, все наши неприятности — это всего лишь нить космической паутины. Или что-то в этом роде.
— А это ты к чему?
— Это не я, а Марк Аврелий. А к чему он это сказал, черт его знает. Но звучит
— Иди ты со своим Марком Аврелием! Я никак не могу взять в толк, какого дьявола заказчик прицепился именно ко мне? Я отправила ему два довольно неблаговидных факса. Обычно подобные номера проходили, и в результате заказчик менял меня на кого-нибудь другого. Я не понимаю…
— И на старуху бывает проруха.
— Ты просто кладезь афоризмов!
— Ничего не могу поделать со своим умом. Так и прет из ушей.
— Вспомни про гантель, умник!
— Интересно, что бы ты сказала, окажись она золотой? — обиделся Лола.
— Но она не оказалась золотой. Она и не могла быть золотой. По определению. Потому что только идиоту придет в голову вылить гантель из чистого золота!
— Интересно, откуда она у тебя?
— Оттуда же, откуда и чугунный утюг. Из прошлого.
— Возвращаясь к нашему вчерашнему обсуждению… Ты, случаем, ничего не вспомнила из своего прошлого?
— Нет. Даже удивительно!
— Может, эта гантель принадлежала твоему отцу… — Лола мечтательно закатил глаза.
— Может быть, — я пожала плечами. — Хотя, с другой стороны, она так же могла принадлежать и моей матери…
— А почему бы тебе не выяснить происхождение гантели?
— Совсем спятил? — я округлила глаза. — Кому это нужно!
— А что ты знаешь про своего отца?
— Чего ты ко мне привязался? — Это уже была серьезная причина для удивления. Лола не имел привычки погружаться в прошлое так глубоко. Обычно его занимали истории трехдневной давности. Все остальное, по его же словам, относилось к событиям, поросшим чахлым мхом.
— Ты женщина, собирающаяся уйти в декрет! Разве ты не знаешь, что ребенок рано или поздно начинает проявлять интерес к тому, кто внес внушительный вклад в его появление на этот свет?
— И что с того?
— Что тебе мать рассказывала об отце?
— Что он был летчиком-испытателем, который погиб при исполнении служебного долга, когда мне было три года.
— Банальная байка, — он фыркнул для убедительности.
— Никогда об этом не задумывалась.
— Ты хоть знаешь, сколько людей живут с уверенностью, что они дети погибших летчиков-испытателей? У нас в стране никогда столько летчиков не гибло.
— Ну и что тут особенного? Конечно, я не думаю, что мой отец был летчиком. В какой-то момент я поняла, что это неправда, но не стану же я доставать мать расспросами, если она не хочет рассказывать. Ну, согрешила в молодости. Кому от этого плохо? Не мне же, в конце концов. Не хочет она говорить правду, и не нужно. И вообще, ты же ее знаешь. Все равно все сведется к рассказам о Генрихе VIII!
— А тебе не кажется, что за банальной историей о летчике-испытателе скрывается какая-то тайна? — Он опять сморщил лоб и уставился на меня пронзительным взглядом.
— Ну… — У меня перехватило дыхание, уж сама не знаю почему, — …я только что сказала, что кажется. Тайны бывают разные. Моя мать всегда пыталась быть пуританкой. Так что для нее нет ничего страшнее, чем признать, что когда-то она ею не была.
— Но ты все-таки спроси, — он поставил бокал и поднялся.
— Сам спроси, если хочешь…
Лола изменился.
Как-то так вдруг повелось, что утро в последнее время выдавалось ничем не лучше предшествовавшего ему вечера. В это утро меня разбудил телефонный звонок.
— Добрый день, — приветствовал меня незнакомый баритон.
— Не уверена, — я хмуро покосилась на будильник. Ха! День! Восемь пятнадцать! Я могла бы видеть сны еще полчаса!
— Вы, верно, удивлены столь раннему звонку? — прощелкало в трубке.
— Несказанно!
— Пожалуй, представлюсь.
— Будьте так любезны.
— Свиридов Николай Павлович. Старший следователь МВД.
— Вы, с Петровки, думаете, что вам все позволено?
— Нет. Я совсем так не думаю, Амалия Федоровна.
— Тогда, я надеюсь, вы не обидитесь, если я отправлю вас в долгое путешествие с эротическими ощущениями.
— Это куда же?
Тут я подумала, что грубо посылать старшего следователя на три буквы, а потому смягчила ответ:
— В задницу.
Его ответ я слышать не хотела, а потому повесила трубку. И телефон отключила. Потом погрузилась в тягостные раздумья. Вообще-то я редко посылаю следователей с Петровки. Собственно говоря, сегодня был мой первый опыт. С другой стороны, последствия представлялись мне не такими уж ужасными. Если меня привлекут за подобный акт, то вполне возможно (послав еще пару раз кого-нибудь из органов), я могу рассчитывать на подписку о невыезде. Я улыбнулась, послала прощальный поцелуй далекому итальянскому заказчику и снова погрузилась в волны сладостного Морфея.
Проснулась я с ощущением тревоги. Я не понимала, отчего у меня так муторно на душе. И решила позвонить матери. Только я включила аппарат, как раздался звонок.
— Если ты думаешь, что можно бросить трубку и забыть про мать, то сильно ошибаешься!
Ну, разумеется! Кто еще может вселить в меня бодрый дух, как ни моя дражайшая маман.
— Мама, мне нужно с тобой серьезно поговорить.
— Всякий раз, как я отпускаю тебя из-под надзора, с тобой случается нечто такое, о чем тебе потом нужно со мной серьезно поговорить. Ты с детства имела склонность влипать во всякие неприятности. И кто тебя надоумил жить одной!