Мечты в коробке. Сборник рассказов
Шрифт:
– Весь свет не заметёт… Да и не каждый след можно замести, стереть… – заметило треснувшее Пресс-Папье.
– Вот уж нет! – живо отозвался потемневший Ластик. – Я всё, что угодно, могу стереть!
– То-то от вас рожки да ножки остались! – хохотнул Карандаш.
– На себя бы взглянули! – не остался в долгу Ластик. – Не Карандаш, а огрызок какой-то!
– Зато меня называли «быстрым», – возразил Карандаш. – А какие люди со мной работали!.. А какие зарисовки мы делали!.. – покачался радостно.
– Да-да!.. – подхватила Точилка. – Иной гость любил тонкую линию, так что и мне доставалось работы.
– Ну, и грубой работы хватало, – не уступал Ластик. – Иначе
Все замолчали. Слышно было, как шуршит снег, ударяясь о стекло, да воет ветер.
– Без черновой работы не бывает, – нарушила молчание Чернильница. – Бывало, как начнут писать, так столько клякс понаставят, столько бумаги изведут, пока до чистовика доберутся!.. Без этого – никак…
– Это верно, – отозвалась Перьевая Ручка. – А который писака перьев переломает – и не счесть! Но уж, если попадётся каллиграф – так, поверьте – душа радуется! Такие завитки выведет, такой почерк выкажет – буковка к буковке, одно слово – бисер.
– Главное, чтоб этот бисер не оказался кляузой, – хмыкнул Ластик.
– На моей памяти – не было, – покачала головой Перьевая Ручка, – а вот добрых слов много написано. А уж, каких только историй – и не перечтёшь!.. Помните ли, уважаемая, – обратилась после паузы к Чернильнице, – ту давнюю историю с поэтом, что заезжал к хозяевам погостить?.. Вот уж, чего не забыть, так не забыть!..
– Именно её я имел ввиду, говоря, что не каждый след можно стереть, – кивнуло Пресс-Папье. – След в душе или в сердце ничем не сотрёшь – ни временем, ни расстоянием…
– Ой, да расскажите эту историю! – завертелся Ластик. – Ну, расскажите!
– Что ж, – согласилась Чернильница, – только я опять стану плакать.
Она взглянула в окно, наполовину занесённое снегом, и начала свой рассказ:
– Тому уж лет семь или восемь… А приехал как-то к нашему хозяину его племянник. Сам – молодой да бравый, одно слово – гусар! Что выправкой, что лицом, что умом – всем взял!.. Да и нраву был весёлого. Вокруг него только и было – шум да смех. А ехал-то молодой барин к себе в часть… Дядя в нём души не чаял и уговорил задержаться недели на две. Что тут веселья-то было, народу!.. Хозяин на радостях гостей зазвал. Каждый день – песни да танцы, хозяйка-то хорошо на рояле играет!.. И вот она – душенька моя – влюбилась в этого молодого барина. Да и как в него было не влюбиться – такого распрекрасного молодого человека!.. Признаться, я и сама… словом, потеряла голову наша хозяюшка. Так и щебетала, так и пела с молодым барином. Хозяин-то сам – человек хоть и положительный, а всё же в летах. Да-а… – Чернильница помолчала, припоминая. – Конечно, заприметил он, что жена увлеклась не на шутку, да что поделаешь… К чести племянника надобно сказать, что и сам он любил дядюшку и хоть веселился с гостями, да меру знал. Всё стихи писал – вот за этим столом и сочинял – хозяйке посвящал. Так ведь из любезности!.. А она, матушка моя, всё на свой счёт принимала.
– Женское сердце стихами покорить нетрудно, – вздохнула Перьевая Ручка.
– Вот уж глупости! – фыркнула Точилка.
– Молодость… горячность… – промолвило Пресс-Папье.
– Ну, дальше, дальше! – замахал Ластик.
– Вот в день перед отъездом был в доме большой праздник, – продолжила рассказчица. – Забежала хозяйка в эту комнату, села за стол да и написала молодому барину, что любит его безмерно, жить без него не может и что решилась вместе с ним уехать. А мужу-де завтра всё и объявит. Да-а… – обвела взглядом притихших слушателей Чернильница. – Оставила письмо да к гостям убежала. Только хозяин, почуяв неладное, зашёл в эту гостевую следом да письмо-то и перечёл… В страшный
– Да-да, – подтвердило Пресс-Папье, – только я на хозяина не в обиде… Он – человек достойный, уважаемый. А в такой позиции кого хочешь гнев обуяет.
– Не знаю, как мы-то целыми остались… – вздохнула Чернильница. – Вот хозяин думал-думал да и решил посмотреть – что будет. Письмо оставил, вернулся к гостям и виду не подал. А племянник-то, прочитав то письмо, схватился за волоса, да так и проходил всю ночь из угла в угол… Письмо сжёг – благородный человек… Ну, так вот… Утром пришёл к нему дядюшка, а он и глаз поднять не смеет. Да только дядюшка его выручил. Сказал, что жена, верно, с праздничными хлопотами переволновалась, и к завтраку не выйдет, и придётся уехать гостю, с ней не простившись. Обрадовался молодой барин, кинулся дядюшке на шею. Увидел хозяин наш, что у племянника злого умысла и не было, обнял его, расцеловал и проводил в дорогу по-доброму…
– Хм, какой обманщик! – хмыкнул Карандаш. – Женщина ради него мужа решилась бросить!.. Ох, уж эти гусары!..
– Уж не знаю, что хозяин сказал жене, а только как уехал гость, так она, голубушка, и впрямь слегла, – покачала головой Чернильница, жалея хозяйку.
– И хозяин – обманщик! – снова встрял Карандаш.
– Обманщик – не обманщик, а семью сохранил, – произнесла Перьевая Ручка.
– Дальше-то что? – нетерпеливо спросил Ластик.
– А что дальше?.. – переспросила Чернильница. – Дальше ничего и не было… Молодой барин больше не приезжал. А вот хозяйка его ждала… Долго – и год, и два, и больше…
– Да-да, – покивало Пресс-Папье. – По всему было видно, что она тосковала… Зайдёт, бывало, в эту комнату, сядет за стол и до-олго смотрит в окно на дорогу.
– И плакала часто, – всхлипнула Чернильница. – Так, бедняжка, и затихла как-то, угасла… Живёт – и не видно её, и не слышно… И гостей с тех пор хозяин не звал. Тихо в доме… Вот уж сколько лет прошло, – вздохнула, вытирая глаза платочком, – а хозяева друг другу так и не открылись. Она не сказала, что полюбила молодого барина, а хозяин – что знает об этом…
– Как грустно… – произнесла Перьевая Ручка.
Все замолчали. В комнату прокрались лёгкие сумерки. Накружившись, метель поутихла и унеслась дальше, оставив за собой какой-то белёсый туман. В наступившей тишине каждый продолжал думать об услышанном. Пресс-Папье сочувствовало хозяину. Чернильница и Перьевая Ручка жалели хозяйку. Карандаш представлял себя молодым барином и мысленно сочинял ответное письмо влюблённой женщине. Точилка не нашла ничего интересного и, прикрыв глаза, дремала. А Ластик, заложив руки за спину, ходил по столу взад и вперёд и сердито думал: «Ну и что это за история?.. Ничего не произошло!.. И о чём тут помнить?..»
– Нет! – вскрикнул, не выдержав. – Какое-то неправильное окончание у этой истории!..
– А почему вы думаете, что она закончилась? – мягко улыбнулась Настольная Лампа. – Что произойдёт и когда – заранее никому не известно. Слышите?.. – сделала паузу. В наступившей тишине послышался лёгкий звон бубенцов. – Кто-то едет.
– Кто-о?.. – спросили хором…
Разговор в коридоре
Тихо в коридоре, темно.
– Эх!.. – нарушили молчание Ботиночки. – Пробежаться бы сейчас по улице!.. Раньше, бывало, целый день бегаешь с пацанами – то мяч на пустыре гоняешь, то на забор залезешь в чужом саду яблочек нарвать, а то в поход пойдёшь с ночевой. Романтика!.. Домой вернёшься, упадёшь и спишь до утра без задних ног.