Мед жизни (Сборник)
Шрифт:
— Господа, что-то я не понимаю, как это — треть отдела сократить, у нас работы труба нетолченая. Мы же не НОТ какой-нибудь и не техника безопасности, без наших служб завод станет...
— Это не тема для дискуссии, а приказ, — перебил оратора Цветков, уволить десять человек. Мы должны решить, без кого сможем обойтись.
«Сейчас Мадарась вмешается», — тоскливо подумал Виктор Андреевич.
Но вместо известной склочницы неожиданно поднялась Светочка Соловкова.
— Правильно Сергей Семенович говорит. У нас не треть, а половину отдела гнать надо. А зарплату их — тем, кто работает. Вот вам первая кандидатура, — Светочка обвела взглядом собравшихся, — Малявин!
— У меня дел невпроворот,
— Знаю я вашу работу! Как Антонина Ивановна в отпуск уходит, так он мигом на бюллетень, так что все обязанности на мне — и ничего, справляюсь. А что обедать он не ходит, так бездельничать можно и без обеда. Вот сегодня, наглядный пример: считает товарищ Малявин потребление электроэнергии. Там надо всего четырнадцать чисел сложить. Он складывает на калькуляторе, а я рядом сижу, мне все видно. Ежу понятно, что соврал: цеха данные до первого знака дают, а у него в окошке после запятой две цифры болтаются... Нет, досчитал, проверяет. И видно, как он по клавише не ту цифру мажет. На третий раз верный ответ получил, но с первыми не совпадающий, так он стал четвертый раз пересчитывать. И опять соврал. Обедать он, может, и не ходил, но потребление так до сих пор и не сосчитано. Гнать такого работничка! Он только и умеет, что спать на рабочем месте, да масляными глазами под блузку заглядывать.
— А нечего блузку распахивать! — вдруг вмешалась Антонина. — А то устроила декольте до самого пупа. Тут у ней ножки — там у ней ляжки!.. Не сотрудник, а западный секс!
— Это же прекрасно! — возопил Рак-Миропольский. Ему, как молодому специалисту, сокращение не грозило, и юный бездельник, чувствуя себя в безопасности, наслаждался происходящим.
— И вообще, — продолжала Мадарась, — что вы накинулись на человека? Дали бы до пенсии доработать.
— Вы, Антонина Ивановна, беспокойтесь, чтобы вам ваши полгода до пенсии досидеть позволили, — внушительно произнес Цветков. — А Малявину еще восемь лет трубить.
«Семь лет и одиннадцать месяцев», — пытался поправить Виктор Андреевич, но вместо этого окончательно стушевался и затих. Ясно же, что там уже все решено, и коллектив созван для проформы.
Он желал одного — чтобы скорее кончился этот дурацкий сон, хотелось проснуться, пусть даже в темнице Фартора, лишь бы подальше отсюда. И еще мучило горькое чувство: «Светик, Светик, как ты могла решиться на подобный удар, пойти на предательство... И это после всего, что было у нас...»
Дальше Виктор Андреевич не слушал, не обратил даже внимания на пробежавшую мимо Кузьминову, лишь вздрогнул от грохота захлопнувшейся двери. Подумал вяло, что и ему надо бы уйти благородно, с достоинством, но остался сидеть.
Собрание набирало обороты словно электромясорубка. Едва возникала заминка, Цветков подбрасывал новую фамилию. Ополовинили бюро охраны природы, прошлись по вентиляционной группе (Зозулевич, впрочем, уцелел), заглянули в группу конструкторов. Всего получилось семь жертв.
— А если захочет подать заявление товарищ Рак-Миропольский, — подвел итоги Цветков, — то администрация возражать не станет.
— Да нет, я пока обожду... — зевнул молодой специалист. — Вот годика через два...
— Годика через два с тобой другой разговор будет! — рявкнул благостно молчавший Паскалов, и на том собрание закончилось.
Домой Виктор Андреевич вернулся смурной и, не переодевшись, уселся перед выключенным телевизором. Жить не хотелось. Болело в груди, чуть выше желудка, представлялись собственные похороны, печальные лица сослуживцев, плачущая Светочка, шепоток: «Замучили человека, в могилу свели...»
Понимая умом несерьезность подобных фантазий, Виктор Андреевич гнал их, пытался вызвать в памяти образ Тургора, но тот отгородился глухой стеной и не пускал. Очевидно, Виктану удалось исчезнуть из темницы, и сейчас его не было нигде, и, значит, Тургор был закрыт для страдающего Виктора Андреевича.
В прихожей раздался звонок — Таисия обычно звонила в дверь, хотя у нее был свой ключ. Виктор Андреевич вернулся в кресло.
«И не поинтересуется, как дела», — обижено подумал он и тут же ужаснулся мысли, что Таисия могла спросить его о работе, и ему пришлось бы отвечать.
Из кухни потянуло борщом. Слева под ребрами заболело сильнее.
«Подохну — никто и не заметит», — резюмировал Виктор Андреевич.
— Обедать иди, — позвала Таисия.
После тарелки борща в груди отпустило, жизнь уже не казалась столь ужасной. В конце концов, увольняют его еще не завтра, а в худшем случае, через месяц, и компенсация при увольнении по сокращению за два месяца выплачивается, и стаж не прерывается. За это время он что-нибудь придумает, устроится на другую работу — энергетики везде нужны — сделает свое изобретение и внедрять его будет не здесь, а на новом месте, в каком-нибудь совместном предприятии. И запатентует на свое имя — так теперь можно. Приглашения пойдут от инофирм, зарубежные поездки, дома компьютер и видеомагнитофон. А на бывшем его заводе все останется по старинке, прогорят они со своей арендой и разорятся. Светочка Соловкова, безработная, придет в слезах в его кабинет (а он уже будет президентом фирмы), и он ей скажет...
— Ты меня совсем не слушаешь! — голос Таисии вернул Виктора Андреевича на кухню.
— Слушаю, Тасечка, — сказал Виктор Андреевич.
— Я спрашиваю, на что мы жить будем? — повторила Таисия.
«Неужели кто-то успел ей сказать?» — с тоской подумал Виктор Андреевич и на всякий случай ответил уклончиво:
— Как-нибудь выкрутимся.
— Ты все успокаиваешь, а выкручиваться приходится мне, — обиделась Таисия. — Ты хоть знаешь, сколько сейчас картошка стоит? Твоей зарплаты теперь только на папиросы хватит. Мясо на рынке уже сорок рублей и еще будет дорожать.
«Не знает», — понял Виктор Андреевич и сказал:
— Так это на рынке.
— А ты купи в магазине. Три часа отстоишь, а ничего не получишь. Да и в магазинах будет дороже. Писали уже. Вот я и спрашиваю: на что жить будем?
«Ну что прицепилась?..» — тосковал Виктор Андреевич, решив от греха отмалчиваться.
— Алеше посылку надо бы собрать, и перевод, а из каких денег? долбила Таисия. — У Риты день рождения скоро, что дарить будем, ты подумал? В магазинах нет ничего. У нас тоже юбилей близится, пора подумать, кого звать. На ресторан денег нет, значит — дома. Но и дома приличный стол рублей в четыреста обойдется, а то и больше... — лицо Таисии вдруг смягчилось, осталась лишь неистребимая морщинка поперек лба, — Витек, — сказала Таисия совсем тихо, — а ведь тридцать лет вместе живем. Вся жизнь...
Виктор Андреевич обнял за плечи прижавшуюся к нему Таисию. Он вообще любил свою жену, хотя привычка, кажется, преобладала в нем над всеми прочими чувствами. И пусть в далеко идущих мечтах Виктора Андреевича Таисия не появлялась, но в то же время как бы и присутствовала, потому что Виктор Андреевич всегда знал, что у него есть дом. А дом — это Таисия. Виктор Андреевич был ласков с женой и, даже думая о Светочке, Тасю любить не переставал.
— До чего же обидно, — сказала Таисия. — Жизнь прошла, а как — я и не заметила. Сначала, студентами, думали, вот будем зарабатывать, начнется настоящая жизнь, потом ждали, что дети подрастут, что зарплату прибавят... Теперь и ждать нечего, а жизнь еще не начиналась.