Мёд жизни (Сборник)
Шрифт:
Огород
Огород городить (разг. неодобр.) .
Подпол оказался так же пуст, как и кладовки: что не прибрала зима – порушили грызуны, лишь кое-где валялись засохшие черупки выеденных изнутри картошин. Влас понимающе хмыкнул и принялся сгребать песок с крышки последнего, заветного засека. Погреб был глубок и просторен, посредине можно стоять, лишь чуток пригнувшись. И всё же здесь было всегда сухо, а сейчас, когда не только лаз из дома, но и боковая уличная
С засека Влас поднял дощатую, околоченную жестью крышку, сгрёб второй слой песка и увидел картошку. Ровные, специально отобранные клубни: не самые большие, не самые маленькие – загляденье и радость сердца. «Скороспелка» отдельно, позднеспелая «синеглазка» – отдельно. И мыши не добрались, и гниль не тронула. Сварить такой картошки на пробу – получится не хуже молодой. Но есть её нельзя – картофель семенной. Вот потом, когда вся делянка будет засажена, лишки попадут в чугунок.
Влас вёдрами перетаскал картошку наверх, разложил на свету. Не беда, что позеленеет, – лучше пойдёт в рост.
Забытая лопата сиротливо прислонена к стене. Не дело инструмент на улице оставлять! Вот, пожалуйста – пятна ржавчины. Хотя это не страшно – через час засверкает остриё убийственней ятагана. Весна. Время огородной страды.
Но пока лопата обождёт – весна начинается с вил. Оплывшие за зиму ровки между гряд следует забить навозом и компостом, натасканным с прошлогодней кучи. Наконец и лопата входит в ожившую весеннюю землю. Солнце поднимается над близким лесом, ласкает обнажённую спину, сушит на ней первые капли пота. Хорошо быть молодым, прекрасно радоваться жизни, играя очищенной от сонной ржавчины лопатой! Где страда, где труд неподъёмный? – есть лишь рассветная радость и гордость своей силой.
Комья земли курятся под низким ещё солнцем, розовые черви свиваются в клубки, ужасаясь простора, взломавшего уютную норку. А вот и зловредный проволочник – личинка жука-щелкуна надеется уцелеть, притворившись соломиной. «Ну чем ты думал, дуралей, когда полз на мой огород? Говоришь, мозгов нет?.. А ганглий надглоточный на что? Теперь не обессудь, но декапутация – твоя судьба. Не умел думать – живи без головы, если получится».
Влас разогнулся первый раз за утро, огляделся радостно, словно никогда прежде не видал мира. Ивняк осыпан зелёной пудрой, луг, вроде бы только что по-прошлогоднему желтевший, размалахитился первой травой, небесный барашек – бекас, скатываясь с воздушной горки, созывает на луг земных братьев. По тропе за плетнём спешит Анюта – недальняя соседка.
– Привет, красотуля! За молоком бегала?
– За молоком.
– Ну так угости.
– Ишь, шустрый какой! Не заработал ещё молока.
И то верно. Утро в самом начале. Такой день раз в году бывает – с рассвета весна, с полудня – лето. Сегодня не управишься с огородом, назавтра в сорной траве утонешь. Пусть красотулька подождёт до вечера, и уж тогда неважно покажется, что ноют натруженные руки и ломит спину. Какая может быть спина, когда поют соловьи, а ночь безжалостно светла и коротка.
А пока – прокапывать ровки, формировать гряды: лопатой, заступом, граблями – покуда земля не станет нежней взбитых сливок. И тут же посадка – в первую руку картошку – «гнездо от гнезда ступя ступню, рядок от рядка – две рядком». Тырчком дыр набил, в каждую горсть золы, а следом –
Кукушка над лесом зашлась, отсчитывает нетронутую вечность. Так и надо, на меньшее соглашаться охоты нет. А то ни в жизнь не успеть.
– Уф, успел! – саднящей от земли ладонью Влас разровнял почву, примульчировав последние семена чёрной редьки, выпрямился, глядя на небо. Там в полвселенной размахнулась грозовая туча; чёрные полосы дождя под ней словно срисованы с иллюстраций Билибина: ливень хлещет, а рядом солнце и город виден, и земля, и моря с кораблями, так что неизречённый простор рвётся с крошечной картинки.
Дождь рухнул разом, толстые капли забарабанили по кровле, с дружным шумом обрушились на взрытую землю. На дорожках вспенились пузырями лужи, жёлтые от ивовой пыльцы. Влас стоял под навесом крыши, струи разбрызгивались у самых ног, прохладно щекоча голые коленки. Влас сполоснул задубевшие руки, плеснул воды в лицо, засмеялся счастливо.
Вовремя дождик поспел! Теперь всё так в рост пойдёт, только успевай полоть и редить. В самый раз угадал.
Влас вооружился тяпкой, вышел из-под козырька. Дождь уходил, солнце, ничем не стеснённое, жарило вовсю.
«Как бы не обгореть», – мимоходом подумал Влас, склоняясь над грядкой. Сорвал лист щавеля, сморщился от пронзительной кислоты и занялся делом. Вот трава осталась, вот ещё… то ли плохо выбрал, то ли подрасти успела. Говорят, корень осота за майский день десять сантиметров под землёй проползает. Пока почва не просохла, надо поправить утренние огрехи и разобраться с вредной мелочью, вызванной к жизни дождём. Каждая из этих нежных былинок, стоит упустить время, превратится в матёрую бурьянину, и то, что сейчас можно выдернуть двумя пальцами, через неделю придётся корчевать. Поспешай! Летний день год кормит.
Хуже нет травы, чем ярутка: пахнущие репой стебельки прут густой щёткой и, кажется, способны заглушить что угодно. Где-то Влас читал, что из ярутки получается отменный, в меру острый, не требующий пряных трав салат. «Где вы, ценители зелени? Приходите на мой огород, я вас яруткой угощу». Рядом мак взошёл самосевкой: никто его не сажал, с того года остался. Всходит дружно, блекло-зелёным ковром. Не выдерешь лишних ростков – задавит и ярутку, и себя самого. Ау, снулые нарки, поспешайте сюда, помогайте огород чистить!.. Персидскую ромашку во младенчестве от укропа не отличить, а молочай первый лист выбрасывает точь-в-точь как огурец. За всем нужен глаз, всюду рука, а время идёт, не желая остановиться ни на минуту. Пора бы перерыв устроить, солнце уже на горбушку неба забралось, да всё не собраться. Выдернешь приглянувшуюся редиску: алый «рубин» или длинную и даже с виду прохладную «ледяную сосульку», оботрёшь о штаны, что неведомо когда успел натянуть в ожидании солнечного ожога, и жуй на здоровье. Мыть не надо – всё своё и значит – чистое. Земля не пачкает, она растит.