Медальон Таньки-пулеметчицы
Шрифт:
– Тужься! – уже орала Андреевна, вытирая с покрасневшего лба крупные капли. – Тужься!
Бедняжке казалось, что голос повитухи доносился издалека, чуть ли не с неба. Может быть, она уже там, у Боженьки?
Когда старуха с облегчением вымолвила: «Головка показалась…», Евдокия решила, что прошла целая вечность. Женщина, будто вернувшись на землю, собрала последние силы и вытолкнула плод. Она не видела ребенка, лишь слышала, как Андреевна ударила его по попке.
– Девочка, – промолвила повитуха. – Слабенькая. Ишь, силенок нету кричать. Ну да ничего. Ты ее выходишь.
– Я ее выхожу, – пообещала Евдокия. – Обязательно.
– Верно, милая. – Вместе с Марией повитуха сполоснула от крови тельце ребенка, туго запеленала и протянула Евдокии: – Держи, милая. Теперича сама…
Осторожно, словно дорогую вещь, ослабевшая женщина взяла так тяжело ей доставшееся дитя и прижала к груди. На сморщенном личике девочки отразились все страдания, которые пришлось вытерпеть ее матери.
– Последыш мой, – ласково произнесла женщина. – Любимая.
– Чай, Марк обрадуется, – заключила Андреевна. – Девка вырастет и по хозяйству поможет.
Роженица лишь вздохнула. Она как огня боялась прихода мужа, зная, что в гневе Марк бывал очень жестоким, и часто его крепкий кулак опускался как на ее спину, так и на хрупкие спины детей. Вспомнив его слова о будущем дочери, она еще крепче прижала к себе ребенка. «Как бы не извел, – мелькнуло в голове. – Ничо, не дам. Скорее сама под кулак голову подставлю. Пусть убивает, изверг, а дите не трогает».
Мария и Андреевна еще немного посидели с ней и стали собираться.
– Катька у Маховых должна родить, – пояснила повитуха, отвечая на просьбы роженицы побыть с ней еще немного до прихода хозяина в надежде, что, может быть, убедят его, что дети – в радость. – Поди, ищут меня. Завтра навещу тебя, Дуняша. Береги девочку.
– И я завтра забегу, – пообещала Мария. – Курочку мы зарезали, я супчика тебе принесу. Будешь супчик-то?
– Спасибо, – выдохнула Евдокия и повернулась на бок. Когда за женщинами захлопнулась калитка, она стала взволнованно прислушиваться к каждому шороху. Тяжелую поступь Марка женщина не спутала бы ни с чем. Наверное, так ступают медведи – хозяева тайги: грузно, но уверенно. И точно, он влетел в избу вскоре после ухода соседки и повитухи и, отшвырнув среднего сына Ивана, щуплого подростка с узким лицом и испуганными серыми с крапинками глазами, направился к постели жены.
– Все-таки разродилась…
– Ты думал – умру… – Искусанные почерневшие губы с запекшейся каплей крови исказила слабая улыбка. – Да вот не вышло. Девка у нас.
Он
– А по мне, что девка, что парень – все одно: щенок, дармоед.
– Так о своем дитя? – Голубые глаза Евдокии потемнели, она оскалилась, готовая, как волчица, защищать свою кровиночку. Мужчина сжал кулаки. Он редко видел непокорность со стороны жены, это удивляло, пугало и раздражало его.
– Убил бы…
– Убивай, – смело сказала Евдокия. – А дите в обиду не дам.
Она закрыла ребенка рукой. Марк двинулся к ней.
– Папа! – Старший сын, двенадцатилетний Игнат, словно почувствовав неладное, вбежал в избу и бросился к отцу. – Папа, не трожь мамку!
Хозяин скривился:
– Да не собирался. – Он хмуро взглянул на новорожденную, усмехнулся при виде ее сморщенного личика: – Хилая… Все равно подохнет…
– Не позволю, – прошептала женщина и коснулась губами горячей щеки дочери. – Не позволю. Выхожу.
Тяжело ступая, Марк направился к двери. В каждом его движении чувствовалась брезгливость и ненависть. Ненависть ко всему – к жене, только родившемуся ребенку и к самой жизни, схватившей за горло стальными тисками и не дававшей опомниться, выдохнуть, расправить плечи. Ну почему, почему ему суждено тащить огромную семью, похоже, до конца дней своих? Сколько воды утечет, прежде чем все они встанут на ноги? Он больше не может, не хочет, да, не хочет, пусть живут, как желают…. Только на него не рассчитывают. Какого черта Дунька рожала, кто ее просил?
– Куда? – выдохнула Евдокия дрожащим голосом. От напряжения на шее вздулись и зловеще засинели на белой коже вены. Но он ничего не ответил, лишь хлопнул дверью так, что зазвенели стекла. Евдокия вздрогнула и зажмурилась. Мальчики подошли к ней:
– Мама, не бойся. Мы защитим вас.
Дрожавшие руки обняли детей:
– Милые мои!
– Хорошенькая, – заметил Игнат, поглядев на сестренку. – Как кликать будем?
– Татьяна, – твердо сказала женщина.
– Таня, – проговорил Иван. – Танька… – Он, видимо, хотел подобрать ей прозвище, но не смог.
– Танечка, – еле слышно произнесла Евдокия и почувствовала, как горячие слезы потекли по впалым щекам. Женщина понимала, что ее более-менее благополучному житью, если его так можно было назвать, пришел конец. Марк не успокоится. Нужно все время быть начеку и следить за ребенком, иначе может случиться беда.