Медитации на Таро. Путешествие к истокам христианского герметизма
Шрифт:
Как и христианство в целом, герметизм не распался окончательно — благодаря тем «христианам» в его ядре, которые сохраняют равновесие между «иудеями» и «эллинами». Иначе мы бы теперь имели две несхожие меж собою литературы и два течения, у которых общими были бы лишь остатки некогда общей терминологии. Одно течение, «эллинское», вероятно, пришло бы когда-нибудь к «Археометрии прошлых, настоящих и будущих археометрий». Другое же течение, «иудейское», пришло бы, по-видимому, к «зодиакальному действу вызывания духов двенадцати Ангелов третьего чина (Престолов)».
Однако источник жизни и жизнеспособности всего герметического направления на протяжении веков не следует искать ни в интеллектуальной теории, ни в магической практике. Это весьма точно сформулировано Гермесом Трисмегистом, дохристианским мудрецом, в диалоге «Асклепий»:
«Ибо говоря, как говорит пророк, я скажу тебе, что в грядущие времена никто не будет заниматься философией с сердечной искренностью.
Поместим теперь это утверждение дохристианского герметизма в эпоху христианства, со всеми изменениями, которые влечет за собой это перемещение, — и мы получим непреходящую основу герметизма — источник его жизни и жизнеспособности.
Приведенный текст с точки зрения его ценности для продвижения знания выглядит вполне банальным; вообще может показаться, что это воплощенная банальность. Его автором мог бы оказаться любой благочестивый монах-цистерцианец двенадцатого столетия, гордый своим богобоязненным невежеством. Но давайте рассмотрим его с точки зрения воли, в качестве программы к реализации полагая программу действия — действия сквозь тысячелетия, из прошлого в будущее. Что скажет он нам тогда?
Во-первых, он говорит нам, что в основе этой разновидности человеческих стремлений (стремления к познанию), нацеленной на сооружение стройного здания философии и науки, лежат три главных несхожих меж собою импульса. Это любознательность, когда человек хочет знать ради самого знания, по принципу «искусства ради искусства»; полезность, когда человек обращается к исследованиям, экспериментам и изобретениям исходя из потребностей человеческой жизни, дабы сделать труд более плодотворным, сохранить здоровье и продлить жизнь; и, наконец, слава Господня, когда нет ни любознательности, ни практической выгоды, а только, как сказал великий палеонтолог нашего времени Пьер Тейяр деШарден, «...огромная сила Божественного притяжения... особое действие которой направлено на... освящение стремления человека» (130: р. 65).
Таким образом, есть знание ради знания, знание ради лучшего служения ближнему и знание ради большей любви к Богу. Знание ради знания сводится, в конечном итоге, к обещанию змея в раю: «Вы будете, как боги, знающие добро и зло» (Быт. 3: 5). Стало быть, человек избирает этот путь только ради собственной славы. Вот почему герметизм античности, иудейский каббалистический герметизм и христианский герметизм единодушно осуждают любознательность, или знание ради знания, как тщетную, безрассудную и пагубную. Вот что об этом сказано в отрывке из священной книги Гермеса Трисмегиста под названием «Kore Kosmu» (, «Дева Мира»):
«Гермес, ты поступаешь опрометчиво, творя человека; ибо он, похоже, будет созданием, взирающим любопытными глазами, и будет слышать то, что слышать ему не должно, и алчно потакать своему чувству вкуса, и сладострастно пользоваться обонянием, и злоупотреблять до крайности своим осязанием. Скажи мне, ты, творец его бытия, действительно ли определенная тобою цель состоит в том, чтобы оставить его без всякого присмотра — это существо, которое будет дерзким оком взирать на прекрасные тайны Природы?... Они станут выкапывать корни растений и исследовать свойства камней. Они станут рассекать тела низших животных — да и друг друга тоже — стремясь выяснить, как они стали живыми и что же скрыто у них внутри... Они станут вскрывать недра и докапываться до самых мрачных глубин земли. И это все можно было бы стерпеть, но ведь они сделают еще больше: они обратят свои поиски уже в вышний мир, стремясь своим умом постичь законы движения небесных сфер. Неужели и в этом они не встретят никаких препятствий? Неужели их никогда не одолеют жестокие муки страха, и они будут всецело наслаждаться жизнью, свободные от забот?... что, возможно, им не удастся заполучить то, к чему они так стремились, и они будут подавлены горем. Пусть же в их безоглядном и самонадеянном рвении их постигнет разочарование» (78: vol. I, p. 483).
Таково обвинение демона Мома{66} — «могущественного духа ...наделенного телом огромной величины и разумом непревзойденной силы» (78: р. 481) — духовного инквизитора рода человеческого, чьи слова приведены в Kore Kosmu. Но здесь же следует Гермесова защита познавательной способности человека в трактате, посвященном его сыну Тату, под названием «Ключ»:
«Ибо человек есть существо Божественной природы; сравнивать его можно не с прочими живущими на земле тварями, но с богами на небесах. Более того, если мы хотим говорить правду без опаски, истинный человек даже выше небесных богов, или, по меньшей мере, равен им по силе. Никто из небесных богов никогда не покинет небес, не преступит их границу и не спустится на землю; а человек восходит даже к небесам и измеряет их; и вдобавок ко всему этому, он возносится к небесам, не покидая земли; вот как далеко простирается его сила. И вот, мы должны смело сказать, что человек на земле есть смертный бог и что бог на небе есть бессмертный человек» (43: vol. I; p.205).
Итак, перед нами обвинение и защита. Вытекающий отсюда приговор гласит, что знание ради знания, которое имеет в виду обвинитель Мом, подлежит осуждению, ибо Мом прав в той мере, в какой его обвинение приложимо к импульсу, побуждающему к знанию ради знания. С другой стороны, вполне обоснованна и справедлива (в той мере, в какой она касается использования познавательной способности либо во славу Господню, либо ради служения ближнему) защита, выдвинутая Гермесом Трисмегистом. Стало быть, существует законное знание — и даже достойное всяческих похвал — и знание незаконное, суетное, неблагоразумное и безрассудное.
Итак, герметизм как живая традиция — это тысячелетнее во всей человеческой истории познание во славу Божию, тогда как весь корпус нынешних официальных наук обязан своим существованием либо идее полезности, либо желанию знания ради знания (любознательности).
Мы, герметисты, суть теологи Того Бога, Который дан в откровении Святого Писания, именуемого «мир»; подобным же образом теологи, ищущие откровения в самом Писании, суть герметисты постольку, поскольку они посвящают свои труды славе Божьей. И как мир есть не только материальная плоть, но также душа и дух, так и Святое Писание есть не просто «мертвая буква», но также душа и дух. Поэтому наше тройственное (мистическое-гностическое-магическое) познание мира на протяжении многих столетий посвящано славе Святой Троицы, как это происходит в тройственном познании Божественного откровения через Святое Писание (т. е. через Ветхий Завет, Новый Завет и Апокалипсис). Не призваны ли мы, теологи мира, и вы, теологи Святого Писания, блюсти один и тот же алтарь и исполнять одно и то же предназначение — не дать погаснуть в этом мире лампаде, возжженной во славу Божью? Не наш ли общий долг поддерживать ее огонь, подливать святое миро духовного подвижничества, дабы этот огонь никогда не угас, дабы он всегда свидетельствовал о Боге самым фактом своего существования и дабы он про должал гореть из столетия в столетие? Не пришло ли, наконец, время нам, герметистам, признать тот неоспоримый факт, что именно благодаря Церкви у нас есть воздух, чтобы дышать, и есть приют и пристанище в этом мире материализма, империализма, национализма, технологизма, биологизма и психологизма? Мы живы, пока жива Церковь. Стоит умолкнуть церковным колоколам — и умолкнут все человеческие голоса, жаждущие служить славе Божьей. Мы живем и умираем с Церковью. Ибо для жизни нам нужен воздух, чтобы дышать; нам нужна атмосфера благочестия, жертвенности и признания незримого высшей реальностью. Этот воздух, эта атмосфера существует в мире только милостью Церкви. Без нее герметизм — да, по сути, и всякая идеалистическая философия и весь метафизический идеализм — потонул бы в утилитаризме, материализме, индустриализме, технологизме, биологизме и психологизме. Дорогой неизвестный друг, представьте себе мир без Церкви. Представьте мир фабрик, клубов, спорта, политических митингов, утилитарных университетов, утилитарных искусств или развлечений, в котором не слышно ни единого слова хвалы Святой Троице или благословения Ее именем. Представьте себе мир, в котором никогда не раздаются сказанные человеком слова: «Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto, sicut erat in principle, et nunc, et semper, et in saecula saeculorum»{67}, или: «Benedicat vos omnipotens Deus, Pater, Filius et Spiritus Sanctus»{68}. Мир без поклонения Господу и без благословения... сколь душной, пустой и холодной была бы тогда психическая и духовная атмосфера! Разве мог бы герметизм прожить в ней хоть один день?
А посему пользуйтесь весами Правосудия и судите беспристрастно. И поступая так, вы непременно скажете: никогда я не стану бросать камней в Церковь — ни в помыслах, ни словом, ни делом, — ибо именно она создает условия, побуждает, и оберегает человеческое подвижничество во славу Божию. А поскольку герметизм и есть такое подвижничество, то он не мог бы существовать без Церкви. У нас, герметистов, есть лишь один выбор: либо жить подобно паразитам (ибо мы можем жить только благодаря Церкви), в случае если мы чужды — или враждебны — ей; либо жить как ее верные друзья и слуги, если мы понимаем, чем ей обязаны, и так возлюбить ее.