Медиум
Шрифт:
– А ты до сих пор не понял? – схватился за голову коммерсант. – Я же видел, как вы с девкой вошли передо мной в подъезд! Кто в тебя стрелял?
– А я знаю?
– Так это же меня хотели убить! – загремел Качурин. – Я догадываюсь, кто! Недобросовестный партнер из Новокузнецка! Милиция в курсе. Отгружали в прошлом году партию оргтехники, кредит выпросил, мерзавец! Процентов набежало море! Больше, чем сумма сделки! Отдавать не хочет, валит на партнеров, которые якобы его надули, а мне какое дело до его партнеров, скажи? Вспомни ситуацию, Вадим! Горе-стрелок поджидал меня в парадном, выкрутил лампочку. Узрел в окне между этажами, как я подъехал на джипе, вылез и потопал к подъезду. Не у каждого в
В словах коммерсанта была бетонная логика. Стечение обстоятельств, и можно забыть. Но что-то удерживало от проявления бурного восторга. Он тупо смотрел в потолок, тщась справиться с мыслями и предчувствиями.
– Эй, ты где, сосед? – потряс его Качурин.
– В океане сомнений, – неохотно выдавил Вадим.
– Ты думаешь, шли на тебя? – обрадовался сосед. – Знаешь, Вадим, я сам до конца не уверен, что пасли меня, хотя теория вроде стройна, и дело ясное. Но еще папаша Мюллер говорил, что ясность – одна из форм полного тумана.
– Вот именно, Димон, – вздохнул Вадим. – Желать моей смерти вроде некому. Хотя…
Мужчины озадаченно уставились друг на друга. Пища для размышлений, что ни говори, имелась, причем обильная. Одно неясно – если ждали Вадима, как заморыш, сидящий в подъезде, мог их разглядеть, крадущихся вдоль дома. Впрочем, он мог получить сигнал от кого-то извне…
– Ты не думай, что я обрадовался, – бормотал Качурин. – Мы с тобой прекрасные соседи, и если тебя пришьют, я не описаюсь от восторга. Хочешь, приставлю к тебе человечка?
– Не нужно, – поморщился Вадим.
– А кто тебя будет охранять? – удивился Качурин. – Доблестные органы? Им самим нужна охрана. С персоналом договорюсь, не волнуйся. Парня зовут Боря – будет торчать у палаты. Докучать не станет, обещаю. А как выпишешься, охрана автоматически снимается. А я, от греха подальше, куда-нибудь из города смоюсь. Имеется давнишняя мечта – бросить всё, улететь в страну, где много, много диких обезьян… Обменяю баксы на крузейро…
– Крузадо, – машинально поправил Вадим.
– Чего? – не понял коммерсант.
– Деньги такие. В стране диких обезьян. Если ты имеешь в виду Бразилию. Ладно, сосед, дерзай, Бог тебе навстречу…
Сознание меркло. Он опять не помнил, как убрался посетитель, что он говорил на прощание, и что звучало в ответ. Телохранитель по имени Боря оказался милым, интеллигентным молодым человеком в огромных черных очках, которые не снимал даже в темных помещениях. Под очками был синяк, об этом поведала при очередном посещении медсестра и очень странно на него взглянула. «Какой ни есть, а VIP», – подумал Вадим. Он снова валялся в забытьи. Собрался консилиум, включили свет, склонились мудрые головы.
– Очень любопытный случай, коллеги, – вкрадчиво вещал Леонид Захарович Воровский. – Мозг пациента был полностью отключен минут пятнадцать. А сейчас – полюбуйтесь на снимки – все вернулось к норме. Смущает только вот это неопределенное пятнышко…
– Фотограф был пьян, – прошептал Вадим, но его никто не слышал.
К черепу подключали какие-то провода с клеммами, следили за показаниями невидимых приборов, сделали больно и не извинились. Задавали глупые вопросы, наивно полагая, что проводят тест на интеллект.
– А что вы скажете о Бенджамине Франклине, любезный? – лисьим голосом вопрошал профессор. – Как у нас по президентам?
– Не был Бенни президентом, – устало отвечал Вадим, – вопреки популярному заблуждению. Он был одним из авторов Декларации независимости и изобрел громоотвод…
– Да что вы говорите? – изумилось светило. – А вот последний факт науке неизвестен.
– Бросьте вы, – поморщился Вадим. – Многие из великих занимались побочными открытиями. Эдисон корпел над электрической ловушкой для тараканов, а получился электрический стул. Галилей изобрел градусник, Платон – будильник, Леонардо да Винчи – салфетки, хлеборезную машинку, танк… и тоже, кстати, будильник, который тер спящему ноги. Профессор, хватит заниматься глупостями. Клиническая смерть не повлияла на интеллект. Не прибыло, не убыло. Золото растворяется в царской водке, от обилия росы зависит жаркость предстоящего дня, а «Голубой поток» – это вовсе не орды гомосеков, хлынувшие на Русь. А еще я знаю, что такое обсценная идиоматика – могу толкнуть по случаю тройку-другую хрестоматийных примеров…
Воцарилось недоуменное молчание. Кто-то из несведущих прошептал:
– А что такое обсценная идиоматика?
– Ненормативная лексика, – скупо объяснил знающий коллега.
– Ну что ж, любезный, – пытался сгладить впечатление профессор. – Понимаю, вы устали, не смеем больше вас задерживать. До новых, так сказать, встреч, – погасла голубая луна, говор сделался приглушенным, каталка, поскрипывая ходовой частью, куда-то поехала…
Ночью его терзали видения, в которых не было никакой конкретики. Личности без глаз и волосяного покрова, но в белых хирургических масках, склонялись над больным, изъяснялись на птичьем языке. Блаженный старичок бесцеремонно лез в квартиру, объясняя, что ходит по домам и собирает средства на отправку губернатора в космос, причем дают немного, но многие. Алкоголик дядя Гога, размазывая пьяные сопли, жаловался, что угораздило же родиться на единственной планете, где нет ему житья. Комья грязи летели из-под дворницкой метлы. Хлопала форточка, за которой разнузданно стреляли молнии. Бились ноги в клетчатых бабушкиных носках – вспорхнуло одеяло, красиво улеглось на пол…
Он проснулся среди ночи с жутким желанием обкуриться. Выбрался в коридор, разбудил мрачноватого, но интеллигентного Борю, оказавшегося, по счастью, заядлым курильщиком. Болтали о чем-то, но содержание беседы утром полностью выветрилось из головы. Очень странно, что утро все-таки наступило.
– Ужас, ужас, – вошла в палату и раздернула шторы, привстав при этом на цыпочки, Елизавета Павловна (Вадим залюбовался буйным смешением непристойности и высокой эстетики). – Две новости, Вадим Сергеевич – одна хорошая, другая плохая. По случаю субботнего дня вас решили оставить в покое – это хорошая. В восточном крыле – а там у нас отделение для состоятельных сердечников – кажется, что-то произошло. Главврача вызывали, вернулся бледный. Милиция обложила отделение, говорят, убили кого-то…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Всё текло своим чередом. Не было ни одного лишнего события. Отъезд жены, обворованная девушка в супермаркете, покушение, «смерть», Качурин, предвидение номер один, предвидение номер два. План чрезвычайных ситуаций для отдельно взятого Гордецкого был составлен загодя и утвержден во всех инстанциях. Здоровье позволяло вырваться из лапок медсестры и раствориться в лабиринтах больничных переходов. Шлепая тапками, он добрел до восточного крыла, спустился на второй этаж. В здешней юдоли скорби все было как у белых людей – евроремонт, мраморные колонны, в нишах между палатами африканские джунгли, на которых неплохо смотрелись бы дикие обезьяны. Предчувствие не обмануло. У палаты под номером двадцать девять толклись люди с характерными лицами. Милиционер в звании сержанта преградил дорогу.