Медленные челюсти демократии
Шрифт:
Сегодняшний политический словарь выдвигает на первое место слово «цивилизация». Это магическое слово, которое, помимо материальных достижений, очевидно символизирует достижения правовые. На основании правовых достижений цивилизация может позволить себе такое, что в других условиях рассматривалось бы как зверство и бесчеловечность. Приобретенная индульгенция («податель сего является защитником прав человека») — позволяет делить мир на варваров и цивилизованных людей и обращаться с народами дифференцированно. Эту правовую индульгенцию выдает демократия, считается, что защитникам демократии позволено много. И следовательно, с демократии многое спросится.
Окончательное решение варварского вопроса — в какую именно цифру умерщвленных оно встанет? И разбомбленных сербов, и лишенных крова иракцев, и униженных палестинцев,
В какой мере порядок империи есть гарантия свобод — для всех, а не для избранных? И что же это за вещь такая — демократическая цивилизация, которую надо продвигать столь напористо? Права людей — но на что именно? Равенство перед законом — но каким законом? Мы привыкли к тому, что значение слова «демократия» не раскрывается до конца — и это несмотря на то, что во имя демократии ежедневно гибнут люди. Так уточните хота бы, за что именно их убивают.
И Сталин, и Гитлер, и прочие тираны говорили, что хотят ликвидировать варварство и утвердить цивилизацию. Иногда цивилизацию именовали «новым порядком», а варваров — недочеловеками, но в принципе терминология отличалась незначительно от терминологии современных нам столпов демократии. Это утверждение только звучит чудовищно — на самом деле в нем нет ничего обидного: разница меж тиранами и демократами наверняка есть, просто очень хочется уточнить, в чем же именно она состоит. Ни один из тех, кто посылал войска в отдаленные уголки мира, не признавался в том, что ему просто нравится насиловать население, напротив, говорилось, что и в этот край пришла свобода. Демократический строй утверждает, что именно в его ведении находятся желанные ценности — «свобода», «равенство», «братство». Если бы это оказалось неправдой или даже неполной правдой, мы получили бы удручающую картину мира: спасители человечества обернулись бы жуликами и убийцами. Именно поэтому демократия более, чем любой иной строй, заслуживает суда.
3. Конец истории
Демократия есть главное достижение истории Запада, многие ученые пришли к выводу, что история в принципе закончилась — ведь ничего лучше для человечества придумать нельзя. Пробовали иные социальные устройства, выяснили, что этот — самый справедливый, установили его и вкушаем заслуженный отдых. Те люди, что пользуются демократией, полагают, что обладают лучшим социальным строем на свете — и зависть других укрепляет их в этом мнении. Страстно хотели демократии жертвы тоталитарных режимов в Европе, не менее страстно алчут ее в Латинской Америке, а как же нужна она в африканских странах! Тот факт, что демократия есть строй, выбранный преимущественно странами Запада, не останавливает в рассуждении. Демократическое государство требуется везде. Современные властители мира настаивают на повсеместном внедрении именно демократии. Степень удаленности от демократии показывает степень дикости — тот, кто ее лишен, выпал из истории.
Демократия есть предмет веры: достаточно произнести магическое слово «демократия» — и обретаешь статус правого в споре. Быть демократичным — значит быть либеральным, гуманным, порядочным. Быть демократом — значит противостоять тирании, варварству, рабству. В светских государствах люди верят в демократию так истово, как их предки верили в Бога. Вообразить, что публичный политик сегодня скажет, что он не принимает демократию, так же невозможно, как вообразить служителя церкви, не разделяющего христианских доктрин. Конечно, в истории социума возможны беды, но это не отменяет ценности идеала, как не отменяло значение христианства наличие попа-пьяницы. В последние годы мы стали свидетелями того, как именем демократии совершают военные преступления и убивают гражданское население — но если это и вызвало гнев по отношению к некоторым политикам, сам строй осуждению не был подвергнут. Да, демократия порой убивает невинных людей (Корея, Вьетнам, Ирак, Чечня, Сомали и т. д.), но ведь и хирург проливает кровь во время операции. Мадлен Олбрайт недвусмысленно сказала, что на некоторые потери среди гражданского населения следует соглашаться. Видимо, тоталитарное государство убивает людей просто потому, что хочет убивать, а демократическое общество — если и убивает, то с намерениями самыми лучшими.
Однажды Черчилль произнес афоризм, которым стали оправдывать любые казусы: «Демократию можно расценивать как не самую лучшую форму правления только если не принимать во внимание все прочие формы из когда-либо существовавших». Аргументация в заклинании отсутствует, звучит оно примерно как «нет бога, кроме Аллаха» или «учение Маркса всесильно, потому что оно верно». И утверждение Ленина об учении Маркса, и утверждение Черчилля о демократии — одной природы. В сущности, высказывание Черчилля (равно как и вера людей в его слова) представляет собой продукт идеологический.
Идеология демократическая ничем не отличается от идеологии коммунистической по степени доказательности: это лишь предмет фанатичной веры. Когда демократические политики оправдывают свои преступления тем, что на пути демократии встречаются препятствия, а вот когда мы их уничтожим, будет совсем хорошо — это ничуть не отличается от аргументации коммунистических диктаторов (мол, сегодня помучаемся, а потом наступит счастье). Коммунистическая риторика упирала на светлое будущее, то есть на некое общество, которого никто никогда не видел, — требуется принять возможность такового на веру. Даже либеральные нео-марксисты оправдывают коммунистическое учение тем, что дурные практики (Сталин, Мао, Кастро) его извратили, а подлинного коммунизма пока никто не видал. Так появились нелепые выражения «социализм с человеческим лицом», «еврокоммунизм» и т. п. Мир научился возражать этой риторике: если никто не видел хорошего коммунизма, вероятно, такового не существует в природе — то, что мы видели, и есть коммунизм.
Данная логика рассуждения применима и к демократии. Когда демократы указывают на то, что не войнами, репрессиями, рыночными спекуляциями, колонизацией и т. д. следует мерить демократию, а теми достижениями, кои пока не очевидны, но заблещут, едва устранят террористов, коррупционеров, милитаристов и империалистов, — возражать им следует точно так же, как и коммунистическим демагогам. Демократия явлена нам сегодня во всей полноте своих достижений, по всей очевидности, другой демократии («демократии с человеческим лицом») в природе не бывает. (Вот выведем войска из Ирака, обучим население демократическим нормам, построим светлое будущее… — Извините, этого никто пока не видел, а вот резня идет, взрывают каждый день, людей погибло больше, чем при Хусейне.) Короче говоря, если аргументация против коммунизма была основательна, ее же следует применить к демократии: хороша демократия или нет, нужно судить по ее реальным делам.
Сегодня демократия победила в просвещенном мире повсеместно, есть все основания считать демократию совершенно воплотившейся. Именно этот социальный строй — с мировыми корпорациями, просвещенными миллиардерами, локальными войнами, финансовой кредитной системой, оффшорными зонами для богатых и налогами для бедных, искусством «второго авангарда» и массовой культурой — и является венцом истории. Достигнута блаженная точка развития — и человечество замерло в испуге: как бы равновесие не нарушить!
Выражение «конец истории» звучало уже неоднократно. Сегодня знаменитый фаустовский дух европейской цивилизации в очередной раз обрел счастливое мгновение, которое хочется удержать навсегда. Некогда Гегель полагал, что мировой дух познал себя в Пруссии; современные мыслители считают, что тогда мировой дух ошибся — познать-то он себя познал, но не до конца. Потом мировой дух потерпел поражение под Лейпцигом, потом на поле Ватерлоо, и потребовалось еще полтораста лет, чтобы он возродился в полном объеме. Но вот сегодня, обретя современную демократию, мировой дух наконец-то успокоился.