Медный гамбит
Шрифт:
На этот раз он не промажет. Он обхватит своей рукой тонкую мальчишескую шею и будет бить этой говорливой головой по стене, пока у нее не появится хорошая причина завыть по настоящему. Но он не был скроен по той же мерке, что и его старый начальник. Своим внутренним глазом он видел и гнев Звайна, и его веру и его слезы.
Он не мог ни разбить череп пацану, ни сломить его упрямый дух…
— Где твое сердце, Павек? Твоя гордость? Твое мужество?
— Так же, как мул сломал его.
— Ты думаешь только о твоей проклятой зарплате. Но за то время, что ты лизал всякую
Это было по меньшей мере приувеличение, а на самом деле прямая ложь. Мальчишка всегда был голоден. Он мог съесть порцию взрослого мужчины, а через час потребовать еще. Не было никакого способа наполнить их животы в конце дня, даже если бы у них была четверть платы, положенная Звайну. Но они ее не получали.
Звайн попытался получить ее у Букке в конце первого дня и был счастлив, что остался жив. Теперь, вместо того, чтобы носить воду, парень болтался без дела между воротами и сторожкой, стараясь только, чтобы Букке не мог его достать. Еще одна причина — как будто Павек нуждался в ней — держать Звайна в неведении о настоящих причинах, по которым он каждый день надрывался около ворот, глотая оскорбления темпларов, купцов и фермеров.
Сегодня все будет иначе. Сегодня день Модекана. Шестидесятый день, с того момента, как Метиса вызвала его к себе в кабинет. Женщина-друид сказала Рокке, что пройдет шестьдесят дней, пока она и ее товарищи-бродяги смогут привезти другую порцию зарнеки. Если колеса судьбы крутятся как надо, сегодня — тот самый день, когда она и ее компаньоны вернутся в Урик, а завтра начнется первый день его настоящей жизни не-темпларом.
А если колеса повозки его судьбы запнутся о камень…?
Расмышления Павека прервались, когда он почувствовал, как на него полилась струя воды из кувшина.
— Вставай, человек-раб.
Он махнул рукой вверх, не думая, но не слепо. Тыльная сторона его кулака с громким шлепком попала Звайну между ухом и подбородком, сбив его с ног. Мальчик ударился спиной о заднюю стену раньше, чем Павек открыл глаза. Он сполз на пол, когда взрослый человек освободился от мокрых простынь.
Громко ругаясь и разливая воду, Павек поднялся на ноги. Он ругал себя за то, что потерял контроль над собой, а Звайн вовремя не сообразил этого. Темные глаза мальчика были наполнены животным ужасом. Наглость сменилась рыданиями, кровь текла из разбитого носа и губ.
— Хватит хныкать, — скомандовал он.
Маленькая его часть хотела опуститься на колени с извинениями и утешениями; но его большая часть смотрела с ужасом и отвращением на хныкающую жертву. Те, кто собирается выжить в этом жестоком мире, не должны плакать, и не важно насколько болит рана или велика несправедливость. Они просто не осмеливаются быть слабыми. Как только сирота заплачет, остальные хишники набросятся на него без пощады. Некоторые жертвы умирают быстро, страдания других могут продлиться несколько недель, но результат всегда один. Он выжил благодаря Сиан; она научила его не плакать, прежде чем отдала в приют.
Не доверяя себе и не осмеливаясь подойти поближе,
— Следующий раз никогда не начинай то, что ты не можешь закончить.
— Следующего раза не будет, — ответил Звайн, вытирая свое слицо. — Клянусь.
Из глаз мальчика исчез страх, он как-то стазу стал старше и деловитие. Павек видел, как все он все просчитал и выбрал себе новые цели. Хорошо это или нет, но он мог снести шесть атак подряд, которые малец обрушил на него, а седьмую…?
Дрожь прошла через спину Павека. Пройдет ли кто-нибудь сегодня через ворота на рынок Модекана или не пройдет, сегодня ночью он не вернется сюда.
Проклятый Оелус! Пусть Маски воспитывают их сироту, если он им так нужен. Лично он наелся по уши.
С рассчитанной небрежность он подошел к самой высокой полке, на которую положил украденное парнем оружие и собственный медальон темплара. Рука сомкнулась на медальоне. Оружия не было.
— Зачем он тебе нужен? — спросил Звайн, его голос опять стал совершенно очаровательным и полным детского любопытства, как если бы ничего не случилось. Мальчик подошел поближе и продел свои пальцы через шнурок из кожи иникса, свисавший из кулака Павека. — Ты же сказал, что слишком опасно брать его с собой к воротам.
Более старший человек не в состоянии так быстро изменить свое настроение. Не отвечая мальчику он обошел его кругом, потом взял свой кошелек, спрятал медальон на самое дно и надежно закрепил кошелек на поясе.
— Но почему, Павек, почему?
— По той же причине, по которой ты взял свое оружие, ураденное у гладиатора. Я не доверяю человеку, с которым живу.
— Павек, я не имел в виду ничего особенного. Я знаю, у тебя есть причины поступать так, а не иначе. Ты не должен уходить. Я не хочу, чтобы ты уходил.
Впереди был долгий, трудный и жаркий день, до ночи было еще далеко. Может быть он будет чувствовать себя иначе, когда его спина будет разламываться от боли, а слабая левая рука будет содрогаться с каждым ударом пульса. Может быть. Если женщина-друид и ее зарнека не появяться.
Он заворчал, не говоря ни нет ни да. — Тогда сделай так, чтобы я остался. Держись подальше от неприятностей. Держись подальше от меня. Сделай так и… — Его голос прервался. Темпларов учили легко лгать, но сейчас он не темплар и соврать ему тяжелее, не имея желтой одежды, как оружия. — Ты готов?
Звайн громко сморнулся и смыл с себя последние капли крови. — Готов.
Мальчик был тих и спокоен, пока они шли по просыпающемуся городу. Он держался близко, не убегал, не ныл или жаловался — не делал все то, что уже стало ежедневным утренним ритуалом. Захлестываемый эмоциями, которым он не мог дать имя, Павек остановился возле ларька продавца фруктов и обменял керамическую монету на завтрак из дынь сабра. Какое-то количество граждан города делали хороший бизнес, покупая поздно вечером, в конце рыночного дня, фрукты, овощи и другую дешевую еду, чтобы продать ее рано утром значительно дороже тем людям, которым надо было поесть до открытия ворот.