Медный король
Шрифт:
До «Крыламы», приближавшейся к городу, донеслись нежнейшие звуки струн.
Рассеялась дымка, обнажая береговую линию, и оказалось, что парящий город все-таки стоит на земле. Там, где в прибрежной полосе Фер жались друг к другу грязные склады, высились горы бочек и ящиков, воняли свалки и петляли припортовые улочки, жители Мирте обустроили бело-розовые мраморные набережные и зеленые парки, сбегающие прямо к воде.
Шлюпка, обогнув под-адмиральский корабль, приближалась к Причальной Лестнице – парадным воротам города. «Крылама» и «Пузан» остались в гавани, над их трубами
Звук моря, легчайшее дуновение ветра и голос струн. Развияр смотрел, как приближается лестница, и беззвучно шевелил губами.
– Что ты говоришь? – резковато спросила Яска.
– «Ни ногой… Гекса не осквернит Мирте ни дыханием, ни прикосновением…» – он странно улыбнулся.
На ступенях лестницы стояли люди, одетые в черное. Всего человек десять или двенадцать. Матросы опустили весла, замедляя движение. Лодка остановилась у причального кольца, и на борт ее лег трап из светлого дерева. Встречающие не поднимали глаз.
– Ты пойдешь? – неуверенно спросил Лукс.
Развияр поднялся на трап. Пять шагов, шестой; он ступил на Причальную Лестницу.
Он стоял на берегу Мирте. Вот и все.
Музыка сделалась громче. Черные люди стояли тесной группой: убитые горем старики, из последних сил хранящие достоинство. Развияр не сразу узнал среди них под-адмирала: золотые волосы его теперь были совершенно белыми.
– Мы члены совета Достойных, – бесцветным голосом сказал высокий, ростом с Развияра, Золотой. – Твои требования выполнены. Хочешь чего-нибудь еще?
– Много лет назад мне отказали в праве посетить Мирте, – Развияр потянулся, с наслаждением чувствуя, как надежна земля под ногами. – Теперь я вправе рассчитывать на гостеприимство: стол, кров, радость, музыка. Я хочу, чтобы парящий город стал родным для бедного, рано осиротевшего гекса.
Ни один из Достойных не мог выдержать его взгляда. Развияр знал и видел, что творилось в их душах, даже когда они пытались скрыть от него лица.
– Возможно, я захочу побеседовать с каждым из вас по-дружески, доверительно, – потом, когда отдохну и развлекусь. Мои корабли останутся в гавани: постарайтесь, чтобы глупая выходка какого-нибудь изменника не испортила вам жизнь, Достойные. Стрелять в меня значит убивать Мирте. Пытаться меня отравить – значит губить парящий город… Теперь идемте. Я хочу посмотреть, как живут в Мирте почетные гости.
Белые улочки порта были украшены статуями, изображающими моряков, рыбаков и воинов, плечистых, обнаженных до пояса. Развияр шагал, дыша полной грудью и глядя по сторонам. Вдоль улиц стояли, укутавшись в черное, молчаливые люди – в основном женщины и подростки. То приближаясь, то удаляясь, звучали струны.
– Расскажите мне о порте, Галагар. Любой патриот столько знает историй о родном городе, что чужаку и во сне не приснится… Обидно идти по этим улицам и не слышать о них толкового рассказа.
– Я не рассказчик, – отрывисто сказал под-адмирал. – Я солдат.
– Жаль, – Развияр кротко усмехнулся. – Господа, кто расскажет любознательному гекса об устройстве порта Мирте?
Достойные молчали.
Развияр остановился.
– Никто не расскажет? Может быть, вы плохо знаете историю родного города?
Человек, державшийся в стороне от основной группы Достойных, был страшно напряжен. В рукаве у него прятался, наверное, стилет – Развияр определил это по его чуть скованной позе. Яскины ноздри дрогнули. Предупреждая ее слова, Развияр положил руку на ее плечо:
– «Порт был построен из мрамора, добытого на Золотой горе, единственного в мире месторождения, дающего столь прочный, столь красивый камень. Солнечные улицы его чередуются с затененными: от Причальной Лестницы к площади перед Дворцом Достойных можно пройти вдоль залитых светом балюстрад, а можно – прячась от зноя под арками из переплетенных цветов и лиан. Каждая из пяти тысяч статуй, установленных в порту, имеет свою легенду и назначение…»
Он огляделся, любуясь их вытянувшимися лицами.
– Я люблю Мирте, господа Достойные, и прочитал все книги о нем, какие только смог достать… Что же вы молчите, господа? Идемте дальше, я разочарован вашим гостеприимством. Кстати: как давно в последний раз на прекрасных площадях Мирте случались публичные казни?
Мужчины и женщины в черном смотрели на него из окон, с тротуаров, с мостов. Он шел неторопливо, часто останавливаясь, и Достойные вынуждены были останавливаться тоже. Он любовался игрой света на бирюзовых и серебряных мостах, задирал голову, чтобы рассмотреть в вышине золотые шпили. Мирте цвел, и садилось солнце, и зажигались первые фонари – вдоль мостов растягивались их жемчужно-белые, зеленовато-голубые, тепло-оранжевые цепи.
Развияр вышел на площадь перед Дворцом Достойных, когда осветился фонтан в центре ее. Фонтан изображал Мирте в миниатюре со всеми башнями и огнями. Мерцала изнутри вода, подсвеченная крупными светляками, и летящие струи воды перемигивались цветными искрами.
– Красиво, – сказал Лукс, с момента высадки не проронивший ни слова.
– Я устал, – сообщил Развияр. – Где мои апартаменты?
Прощаясь с Достойными, он неожиданно взял за локоть человека со стилетом. Ощутил каменные, сведенные судорогой мышцы под рукавом бархатной куртки.
– Дорогой друг, осиротевший в детстве гекса хочет с вами побеседовать прямо сейчас. Господа, члены Совета, вы не будете против, если я задержу ненадолго господина… как вас зовут?
– Достойный Илимар – член совета, – быстро сообщил высокий Золотой, первым заговоривший на Лестнице. Человек со стилетом не двигался, будто целиком превратившись в кость.
– Замечательно, – Развияр кивнул Яске. – Идем со мной.
Втроем они вошли в комнату Дворца, обставленную без показной роскоши, но с поразительным вкусом. Яска прикрыла высокую резную дверь. Посреди комнаты сверкал огнями накрытый стол – Мирте традиционно славился рыбными блюдами. На столе высился маленький замок, целиком отлитый из льда, подсвеченный изнутри огоньками свечей; его стены, скаты крыш и башни венчались моллюсками, большими и малыми, розовыми и белыми. На ледяной шпиль над главным строением был нанизан осьминог с аккуратно сложенными щупальцами. Вокруг замка тянулись семь рвов, где пузырились семь различных соусов.