Медовый месяц у прабабушки, или Приключения генацвале из Сакраменто
Шрифт:
Она набрала 02, долго никто не брал трубку, потом кто-то, откашлявшись, произнес что-то по-абхазски. Люба объяснила по-русски, что она приехала к прабабушке в гости, а прабабушкиного дома нет. То есть он есть, но разрушен. И как узнать, где прабабушка и что вообще теперь…
— Слушай, дарагая, — хриплый голос перешел на русский. — Ты что, одна такая? У всэх тут дома разрушены. У всэх нэту прабабушки. Что это вообще такое? Звонишь посреди ночи, дэжурным спать не даешь, понимаешь! Арэстуем тебя, эсли еще будешь звонить!
В трубке раздались короткие гудки.
Люба
— Может, разбудить соседей? С этой стороны жил ювелир, с той — дедушка Резо, сын Манико…
— Знаешь что, — решил Патрик, — до утра недолго, какие-то четыре-пять часов. Я привык ночью не спать, мне это легко. В конце концов, впереди у нас целый медовый месяц. Сейчас я положу чемоданы плашмя, постелю мою куртку, ты ляжешь. А я посижу, посмотрю на луну. Луна здесь сказочно красивая.
Утром в доме, где жил Резо, сын прабабушки Манико, то есть, так сказать, двоюродный дедушка Любы, послышались голоса. Сонная Люба, вскочив и на ходу проверяя прическу, побежала туда. Боже мой, что там началось! Ее сразу узнали, запричитали. Вокруг нее крутились дети и женщины, большинство из них она не знала. Побежали за Патриком, который ничего не понимал, привели его, принесли их чемоданы.
— Здрасвюйте, мы из Америка, — сказал всем Патрик. — Ошшен приятно.
— Где же Манико? — спросила Люба.
— Сейчас приведем твою прабабку, — отозвался дедушка Резо. — Никуда она не делась.
Он был горбатый, беззубый, седой и давно не бритый.
— Так она здесь? Слава Богу!
Резо ушел в сарай и медленно вывел седую лохматую старуху в белой ночной рубашке до полу. Она шла, опираясь на костыль.
— Манико! — крикнула Люба и бросилась к ней на шею.
— Кто это? — спросила Манико.
Лицо ее перекосила судорога.
— Это же Люба, — сказал Резо.
— Какая Люба?
— Твоя Люба, правнучка.
— Не помню.
— Манико после взрыва память отшибло, — объяснил Резо, обращаясь почему-то к Патрику, — она немножко не в себе. Да тут все не в себе. Видите, что делается? Ты пока садись, генацвале, в ногах правды нет.
Патрик улыбался, но не понимал и поэтому не реагировал.
— Он что, глухой? — спросил Резо.
— Нет, он американец.
Патрик уселся на скамейку, за большой стол под деревом.
— Он настоящий американец? — поинтересовалась черноглазая девочка с двумя тоненькими косичками.
Она подошла к Уоррену и потрогала его за колено. Патрик погладил девочку по голове.
— Настоящий, настоящий, — ответила за него Люба. — А где Тимур?
— Собаку танк раздавил, — ответила девочка. — Совсем недавно.
— Что Ти-мууур!.. — протянул Резо. — Соседа-ювелира со всей семьей убили. Золото у него искали. А мы вот живы пока…
— И Гиви убили? — вырвалось у Любы.
— Гиви первого убили, он отца от них закрыл…
Любе стало страшно, она прижалась к Манико.
— Кто это? — спросила опять прабабушка.
— Говорят тебе, это Люба! — рассердился Резо.
Люба поцеловала Манико, вздохнула и решила раздать подарки, которые они привезли. Открыв чемодан, она увидела, что он наполовину пуст. То же случилось со вторым чемоданом. В обоих чемоданах лежало по паре крупных камней для веса. Патрик потрогал замки.
— Видишь, поломаны? Кто-то в аэропорту, в Москве или Сухуми, отобрал часть вещей себе.
— Это теперь часто бывает, — сказал дедушка Резо. — Хорошо еще, не все взяли. Кастрюлю с деньгами у Манико из рук вырвали, хорошо, что руки целы…
Всем подарков не хватило, начались слезы. Две девочки подрались, одна сказала:
— Лучше бы вы ничего не привозили, тогда было бы всем одинаково.
Люба не стала это переводить Патрику. А тот, увидев, что калитка покосилась и вот-вот рухнет, поднял с земли топор и, подперев плечом столб, стал соображать, как его закрепить. Резо молча принес ему пару досок и гвозди.
Потом сели за стол завтракать. Резо долго извинялся, что у них ничего, кроме брынзы, хлеба да персиков с дерева, нет.
— Война тут идет, — сказал он. — Брат на брата… К маме в дом снаряд попал. Хорошо, что днем, все были кто где, двоих только ранило, их в больницу увезли, и вот маму… Ее немного контузило.
— К врачу ходили? — спросила Люба, пытаясь обнять Манико, но та отстранилась от Любы, как от чужой.
— Доктор обещал, может, Манико оживет, — продолжал Резо. — Она еще хорошо отделалась… Абхазские ополченцы выгоняли грузин из своих домов на улицу. Свои хуже фашистов, звери какие-то. Бог разум у них отнял. Собственных родственников готовы убивать за правое дело. Кто их знает, чье правое? Кто грузин, кто абхазец, кто русский, кто осетин, кто половинка, кто четвертушка? Вон, я и еще два моих брата женаты на абхазках. Наши дети кто? Понимаешь, генацвале?
Люба переводила, Патрик кивал.
— А вы отдыхать приехали? О-хо-хо! Какой-такой здесь теперь отдых? Дом разрушен, есть нечего. Канализацию прорвало, все идет на пляжи. Конечно, мы вам очень рады. Но я вам так скажу: лучше от греха подальше уезжайте из Сухуми куда-нибудь еще.
— Как ее зовут? — спросила прабабушка Манико и тряхнула кипой давно нечесанных седых волос.
— Люба она, Люба! — рассердился дедушка Резо и повторил:— Уезжайте, пока здесь опять не началось…
— Куда же? — растерянно спросила Люба.
— Думаю, — сказал Резо, — лучше ехать в сторону Сочи, поближе к России. Там меньше убивают.
— Спроси у них, Луба, — поинтересовался Патрик, — где здесь ближайший пункт проката автомобилей? Это для нас сейчас самое удобное…
Услышав перевод, Резо грустно улыбнулся.
— Тогда, может, кто-нибудь продаст подержанную машину? — не унимался Уоррен.
— Люба, объясни ему, как это все сложно, — терпеливо сказал Резо, поколебался и предложил:— Знаете что? В сарае стоит «Москвич» Отара, моего сына. Он в Тбилиси и вряд ли сюда сейчас приедет. Его здесь врагом объявили. Машина все равно без пользы стоит, бензина нет. А еще говорили, что будут для армии машины забирать… Езжай на ней, сынок. Если только завести ее сможешь. Американцу они, может, бензина дадут?