Медуза: прыжок тигра
Шрифт:
– Девушка?
– Да, госпожа? – радостно откликнулась Чинг.
– Какая у тебя кличка?
– Веселяшка, госпожа. Позвольте служить вам.
– Выйди через заднюю дверь. Там ты найдешь гардероб, возьмешь подходящую одежду и украшения и приведешь себя в порядок. Затем откроешь последнюю дверь и будешь ждать меня.
– Слушаюсь, госпожа. – С блаженной улыбкой Чинг пружинисто поднялась и вышла из камеры. Фэллон повернулась ко мне:
– Ну? Как тебе это?
– Впечатляет. Но если этот балаган имеет целью разжалобить меня – ничего не выйдет. Я поражен, но не настолько.
– Вполне возможно. Она вела себя героически,
Мы спустились в почти пустое помещение, явно не предназначенное для каких-то определенных целей, и стали ждать. Я мечтал лишь о том, чтобы это поскорее закончилось. Весь предыдущий спектакль наверняка был только прелюдией. И мне очень хотелось знать, к чему.»
Вскоре вошла Чинг, широко улыбнулась и сделала легкий реверанс:
– Я нравлюсь вам, госпожа? Фэллон придирчиво оглядела ее с ног до головы. Чинг и в самом деле стала милашкой и держалась, если можно так выразиться, провокационно-сексапильно. Слегка гортанный голос был одновременно детским и соблазнительным. Я почувствовал себя подростком, которому внезапно явился во плоти предмет его юношеских грез.
На ней были маленькие золотые сережки, такое же ожерелье и облегающее серебристое платье с умопомрачительным разрезом. Макияж был выполнен профессионально – вплоть до кончиков аккуратно обработанных ногтей.
Фэллон посмотрела на меня и вопросительно улыбнулась:
– Ну как? Нравится?
– Она просто… сногсшибательна.
– Хочешь испытать ее в действии?
– Нет…
– Веселяшка, а ну-ка на четвереньках к мужчине, и оближи… для начала его ботинки.
Я попытался возразить, но Веселяшка с игривым усердием подчинилась. Это было омерзительно до тошноты, но я стоял как вкопанный, потому что не мог пошевелиться.
– Достаточно, на место.
– Слушаюсь, госпожа. – Она мгновенно вскочила на ноги и пожирала взглядом Фэллон.
– Выйди через вон ту дверь. Там ты встретишь мужчину, одетого как я. Он будет твоим хозяином – впредь ты должна выполнять все его приказы.
– Слушаюсь, госпожа. – Чинг повернулась и вышла.
– Дешевка, – сквозь зубы пробормотала Фэллон. – Таким только гостей развлекать, да на столе отплясывать. – Она вскинула на меня глаза. – Но от этого хоть какая-то польза. Она не будет стареть, перемены климата ей тоже нипочем. Если потеряется, то будет умолять людей возвратить ее владельцу. Она будет дарить другим удовольствия, но только в служении своему господину черпать радость. Ну разве это не лучше, чем шахты, или смерть, или пожизненная лямка чернорабочего?
– Нет, – ответил я. – И я не изменю своего мнения.
– Возможно, – бодро согласилась Фэллон. – Но таков этот мир. Пошли – я хочу показать тебе еще кое-что.
Она привела меня в служебное помещение, в котором царил полнейший беспорядок. Фэллон порылась в ящиках большого письменного стола и поднялась, держа в руках некое подобие этюдника. Она отцепила от него несколько листков бумаги – какие-то рисунки. В конце концов, найдя искомое, она протянула этюдник мне. Я вгляделся в картину.
– Ну как? – спросила она.
В карандашном наброске, несомненно, угадывалась рука настоящего мастера. Художник изобразил женщину поистине неземной красоты. Темнокожая красавица с длинными пышными волосами одновременно ослепительно-белого и светло-русого цвета с огромными влекущими зелеными
Точеная высокая фигурка, гладкая и холеная, хотя половые органы, на мой взгляд, слегка гипертрофированы. Художник запечатлел ее в разных позах, в том числе и притаившейся дикаркой в звериных шкурах. На этом наброске она была неотразима – настоящая машина для любви. Легкий карандашный эскиз нес в себе такой заряд влечения, что я лишь изумленно присвистнул.
Фэллон одобрительно кивнула:
– Я отреагировала так же. Это специальный проект Первого министра, и ему не терпится претворить его в жизнь.
– Это рисунок Упсира? Да он настоящий талант… э-э-э… простите за каламбур…
– Да, он гениален и разносторонен. Уже более полугода он работает с нашими лучшими психиатрами-скульпторами, создавая необходимые рациональные и эмоциональные установки. И, разумеется, гормональные. Абсолютная дикарка, совершенная и первозданная женщина. Иногда мне ужасно хочется быть похожей на нее.
– Сильные боли в пояснице, – намекнул я. Фэллон двусмысленно пожала плечами:
– Такая женщина нечто большее, чем Девушка Радости. Кстати, Первый министр называет ее Ослица Уби. Его мужская сила вполне под стать другим способностям. Ослица станет его постоянной спутницей, живым свидетельством его величия. Первый министр обладает огромной коллекцией шедевров, украденных из крупнейших музеев Конфедерации, но жаждет большего. Все будут изнывать от зависти, но она будет навеки предана только ему. Прирученный дикий зверь, объезженный мустанг, пассивная, но в то же время преисполненная природной энергии, она доставит своему властелину самые экзотические и утонченные наслаждения. Как и всякий одомашненный зверек, она станет его надежнейшим защитником, при этом наделенным если не душой, то умом и чувствами, настоящей жемчужиной нашего нового искусства.
Я согласно кивнул, прекрасно понимая теперь суть Упсира; отвратительный себялюбивый маразматик.
– Ясно, – сказал я вслух.
– Мне кажется, нет, – отозвалась та. – По-моему, вы не в полной мере оценили присущее господину Первому министру чувство справедливости. Для Ослицы Уби – этого рукотворного чуда – подойдет далеко не любой материал. Он любит постоянно напоминать о своем всемогуществе, а посему Ослица обязана стать символом его абсолютной власти, эффективности построенной им системы, а также ее неуязвимости для Конфедерации и инспирированной ей пятой колонны. Теперь вы, надеюсь, понимаете, что Ослицей Уби она названа отнюдь не из-за своих суперпышных ягодиц; скорее это предупреждение другим убийцам…
– Нет! – громко закричал я и попытался нанести сокрушительный удар, но охранник за моей спиной одним выстрелом отключил мое сознание. С глухим стуком я рухнул на пол.
Я был накрепко привязан в кресле перед психомашиной и впервые за свою богатую приключениями жизнь испытывал откровенный страх. Не беспокойство, не озабоченность, а самый натуральный ужас. Раньше я даже не подозревал, что это такое – животный страх, но сейчас скорее всего испытывал именно его. Еще там, в Конфедерации, я боялся не столько "промывки мозгов", сколько того, что во мне сохранится некая частичка прежней личности, которая будет «сознавать» все, что происходит с живым, но не одушевленным телом. Этот кошмар преследовал меня долгие годы.