Медуза
Шрифт:
Дреглер дошёл до того места своей ежедневной прогулки. Где он обычно поворачивал и возвращался домой, в ту самую комнату. Он посмотрел на чёрную дверь с медной ручкой, затем окинул взглядом улицу и ряд тусклых окон домов, которые безумно отражали отблески позднего заката. От
Вскоре он уже стоял перед дверью комнаты, держа руки глубоко в карманах пальто, чтобы избежать искушения. Он заметил, что совсем ничего не изменилось. Дверь никто не открывал, с тех пор как он закрыл её за собой в тот памятный день несколько лет назад. Этому было доказательство, каким-то образом он догадывался, что всё будет именно так: та длинная нитка от его пальто всё ещё висела там, где зацепилась между дверью и рамой. Теперь он точно знал, что будет делать.
Он мимолётно заглянул в щель, что только развеяло его сомнения, рассеяло их как тени, скользящие по той комнате. И голоса — услышит ли он то шипение, предвещающее её присутствие наряду с подвижными красными формами? Его взгляд был прикован к руке, держащей дверную ручку, мягко поворачивая её и слегка подталкивая дверь. Первое, на что он обратил внимание, было розоватое свечение, более пурпурного оттенка, чем закат, внутри комнаты.
Не было нужды включать свет. Он видел достаточно хорошо так же благодаря треснувшему зеркалу, которое отражало оставшуюся часть комнаты. И в глубине зеркала? Расколотое отражение, тонкая трещина посередине, излучающая густое красное свечение. В зеркале был мужчина: нет, не мужчина, но манекен, или подобие некоего застывшего силуэта. Обнажённый с раскинутыми руками, прислонившийся к стене, как будто боящийся упасть. Его голова запрокинута так, как будто сломана шея; его глаза так плотно закрыты, что похожи на две складки, глазные морщины, занявшие место самих глазниц. Его рот так широко раскрыт в беззвучном крике, что все морщины разгладились на пожилом лице.
Он едва узнал своё лицо, это обнажённое и парализованное выражение, которое он забыл, но которое когда-то использовал, как трагическую метафору для описания необъяснимого состояния своей души. Но это больше не было очаровательным образом воображения. Отражение отдало своё обаяние, сделало его приемлемым для рассудка, так же как отражение создало этих змей, и их обладателя, не ошеломляющими. Никакое отражение не могло себе представить видение самое вещи, а не состояние окаменения.
Змеи начали двигаться, обвиваясь вокруг лодыжек и запястий, вокруг шеи; незаметно проникая в раскрытый рот и приближаясь к глазам. В глубине зеркала открылась другая пара глаз цвета вина, смешанного с водой, которые пристально смотрели сквозь тёмную спутанную массу. Глаза встретились с его собственным взглядом, но не в зеркале. Рот раскрылся в беззвучном крике. В конце концов, он воссоединился самым чудовищным образом с тем существом, что находилось в комнате.
Застывший внутри камня, подумал он. Где же мои слова? Больше не было слов, не было ничего кроме узкой комнаты и её двух неразлучных обитателей. Кроме этого для него больше ничего не могло существовать, в действительности, никогда и не существовало. В глубине трепещущего сердца, его ужас, в конце концов, нашёл его.