Шрифт:
Пришла весна-красна, с румянцем, да вешним солнышком-колоколнышком. Птицы трели веселые запели, ручьи по проталинкам зажурчали, первоцветы луга, да поля своей красотой озарили. А девицы красные ленты в свои косы заплетали, да к празднику готовиться начали, раз трава зелена появилась, значит скоро Лельник праздновать.
Поднялось
Так вот, песни пели девицы красные, хороводы водили, венки плели, да у ног выбранной красавицы складывали. На голову ее венок из весенних цветов надели, шею, руки и стан свежей зеленой травой перевязали, на скамью по правую руку хлеба каравай поставили, по левую – кувшин с молоком и писанки разложили.
Песни и хохот звучали с холма, пока солнце садиться не стало. Шумно праздновали девицы-красавицы, смех и пляски с каждым часом все громче, да веселее становились. А как солнышко скрылось за лесом темным, так разожгли девицы олелию-костер в честь Лели-заревицы, дочери Лады-матушки и Сварога-отца небесного, и давай хороводы водить, да новые песни запевать.
Жил в той деревне юноша один, Данияром звать было. Сильный, смелый, да только резок он, да черств бывал. Говаривали люди, что мать его родила в самую темную ночь в году, в сам Карачун, а роды черная ведьма принимала, оттого и родился он злым да черствым, слова доброго от него не услышишь, дела доброго сделать не допросишься.
Возвращался тем вечером Данияр с конюшни, да мимо того места его путь лежал, где девицы Лельник справляли. Привлекли его девичьи голоса, да смех переливчатый, притаился он за березой, наблюдая за девушками веселящимися, да приметил он Сияну-красу. Красива девка настолько, что в груди у него при виде нее все переворачивалось. Только неприступной она ему казалась, как скала самая крепкая, нерушимая. Увидел Данияр, как она развлекается, как улыбается и смеется и злость обуяла им, что не ему эти улыбки дарованы, сдавила сердце, словно тисками раскаленными. Ведь знал он, что в Лельник девицы женихов себе загадывают, песни Лели поют, чтобы замуж поскорее выйти. Как подумал Данияр, что Сияна женою чьей-то станет, то сжались кулаки его крепкие, ударила кровь в голову, рассвирепел Данияр, да вышел из тени березы, из укрытия своего тайного и ступил к скамье, на которой Сияна сидела, схватил кувшин с молоком одною рукой и выплеснул в жар костра яркого, другою рукой опрокинул писанки девицами разложенные, и сорвав венок с головы ее из цветов вешних, начал в гневе темном топтать его.
Ахнули девицы в страхе, замерли все, будто омертвели враз. Затихли их песни и пляски. Тишина воцарилась гнетущая, даже птицы лесные замолкли и покатились в той тишине ночной слезы горячие по нежной коже Сияночки от обиды незаслуженной и вот так внезапно нанесенной. Раз венок с головы ее сорван был, значит, вовек теперь замуж не выйти ей. Сдавило грудину болью острою и сильней хлынули слезы соленые. Но ночь эта праздничная не простой была, поэтому услышала Леля горький плачь Сияны, почувствовала боль ее, взглянула дочь Сварога вгладь озера, да увидела какая беда приключилась. А еще увидела она Данияра и любовь его тайную в дальний угол души запрятанную, злобой гадкой, словно одеялом ото всех прикрытую.
Конец ознакомительного фрагмента.