Медведь и Дракон
Шрифт:
Райан покинул пресс-конференцию через десять минут и тут же столкнулся с Арни.
– Очень хорошо, Джек.
– Да? – Президент уже научился бояться тона, которым говорит глава его администрации.
– Конечно, ты ведь только что сравнил Китайскую Народную Республику с нацистской Германией и с ку-клукс-кланом.
– Скажи мне, Арни, почему средства массовой информации так заботятся о коммунистических странах?
– Они не заботятся, и…
– Не говори глупости! Я только что сравнил КНР с нацистской Германией, и они едва не наделали в штаны. Тогда подумай: почему? Мао уничтожил больше людей, чем Гитлер.
– Джек, у них есть свои чувства, – напомнил своему президенту ван Дамм.
– Неужели? Мне хочется, чтобы они хотя бы раз продемонстрировали что-то похожее на принцип. – С этими словами президент повернулся и пошёл к себе в кабинет. Казалось, словно у него из ушей тянутся струйки дыма.
– Вспыльчивость, Джек, вспыльчивость, – сказал Арни, не обращаясь ни к кому.
Президенту все ещё надлежало овладеть первым принципом политической жизни – способностью обращаться с сукиным сыном как со своим лучшим другом, потому что от этого зависели потребности его страны. «Мир стал бы гораздо более приятным местом, если бы он был таким простым, как этого хотелось Райану», – подумал глава президентской администрации. Однако мир не был таким, и ожидать улучшения не приходилось.
В нескольких кварталах, в Туманном Болоте, Скотт Адлер перестал съёживаться, слушая президента, и начал делать заметки. Теперь ему предстояло взяться за ремонт заборов, которые президент только что разрушил. Ему придётся сесть рядом с Джеком и обсудить некоторые вещи, например принципы, которые Райан считал такими важными.
– Что ты думаешь о пресс-конференции, Джерри?
– Исайя, мне кажется, что у нас настоящий президент. А что думает об этом твой сын?
– Джерри, они были друзьями двадцать лет, ещё с того времени, когда оба преподавали в Военно-морской академии. Я встречался с ним. Он католик, но, мне кажется, мы можем не обращать на это внимания.
– Да, нам придётся поступить именно так. – Паттерсон едва не рассмеялся. – Католиком был и один из тех, кого застрелили вчера вечером, помнишь?
– Итальянец, наверно, пил много вина.
– Знаешь, Скип тоже выпивал время от времени, – сказал Паттерсон своему чернокожему коллеге.
– Я не знал об этом, – ответил преподобный Джексон, обеспокоенный признанием Паттерсона.
– Исайя, мы живёт не в идеальном мире.
– Ничего, лишь бы он не был танцором. – Это прозвучало почти как шутка, но всё-таки не совсем уместная.
– Скип? Я никогда не слышал, чтобы он танцевал, – заверил своего друга преподобный Паттерсон. – Между прочим, у меня появилась мысль.
– Что ты имеешь в виду, Джерри?
– Как ты отнесёшься к тому, что в это воскресенье ты выступишь с проповедью в моей церкви, а я в твоей? Я уверен, что мы оба будем говорить о жизни и мученической смерти китайского священника.
– На каком отрывке из Библии ты собираешься построить свою проповедь? – спросил Исайя, удивлённый и заинтересованный этим предложением.
– Деяния святых апостолов, – ответил Паттерсон, не задумываясь.
Преподобный Джексон задумался. Было нетрудно догадаться, о каком отрывке идёт речь. Джерри был учёным богословом и отлично разбирался в Библии.
– Я восхищён вашим выбором, сэр.
– Спасибо, пастор Джексон. Как вы относитесь к моему второму предложению?
Преподобный Джексон колебался всего пару секунд.
– Преподобный Паттерсон, для меня большая честь прочесть проповедь в вашей церкви, и я с радостью приглашаю вас выступить с проповедью в моей.
Сорок лет назад, когда Джерри Паттерсон играл в бейсбол в Малой лиге, которую финансировала церковь, Исайя Джексон был молодым баптистским пастором, и его линчевали бы из-за одной мысли выступить с проповедью в церкви Паттерсона. Но теперь, по воле всемогущего господа, оба были духовными лицами и оба скорбели о смерти – мученической смерти – ещё одного духовного лица, причём иного цвета кожи.
Все люди равны перед лицом бога, и в этом заключался догмат веры, которую они проповедовали. Оба пастора быстро подумали о том, как им придётся изменить манеру обращения к прихожанам, потому что, хотя они проповедовали Евангелие Иисуса Христа баптистским паствам, их приходы несколько отличались и требовали несколько иного подхода. Но подобные изменения легко осуществимы для обоих пасторов.
– Спасибо, Исайя. Понимаешь, иногда нам приходится признавать, что наша вера больше нас самих.
Что касается его самого, это произвело впечатление на преподобного Джексона. Он никогда не сомневался в искренности своего белого коллеги, и они часто беседовали по вопросам религии и Священного Писания. Исайя даже признавал, молча, про себя, что Паттерсон превосходил его как учёный богослов в толковании Слова Господнего благодаря своему более продолжительному обучению, но из них двоих Исайя Джексон был более красноречивым проповедником, так что их таланты компенсировали друг друга.
– Давай встретимся за ланчем и обсудим некоторые детали? – предложил Джексон.
– Сегодня? Давай, я свободен.
– Конечно. Где?
– В клубе? Ты не играешь в гольф? – спросил Паттерсон с надеждой в голосе. Ему хотелось сыграть один раунд, а сегодня как раз вторая половина дня свободна.
– Ни разу не прикоснулся к клюшке для гольфа за всю жизнь, Джерри. – Исайя засмеялся. – А вот Роберт играет, научился в Аннаполисе и с тех пор не прекращает играть. Говорит, что надирает задницу президенту всякий раз, когда они выходят на поле для гольфа. – К тому же он ни разу не был в клубе «Виллоу Глен» и не был уверен, что в клуб допускают чёрных членов. Нет, наверно. Штат Миссисипи ещё не достиг такого прогресса, хотя Тайгер Вудс играл там в турнире профессиональных игроков в гольф, так что эта цветная граница была по крайней мере нарушена.
– Ну что ж, он и меня, наверно, обыграет. Когда он приедет сюда в следующий раз, мы с ним, может быть, сыграем один раунд. – Членство Паттерсона в Виллоу Глен было бесплатным – ещё одно преимущество пастора, возглавляющего богатую конгрегацию.
Но правда заключалась в том, что Джерри Паттерсон, независимо от цвета кожи, белый или чёрный, не был ханжой. Преподобный Джексон знал это. Он проповедовал Слово Божье с чистым сердцем. Исайя был достаточно старым, чтобы помнить время, когда ситуация была иной. Но теперь она изменилась, причём навсегда. Хвала господу.