Медвежье царство
Шрифт:
Ведь вроде бы все ясно. Построено общество искусственно организованной бедности. Общество, в котором каждый доллар, поступающий в бездонный карман олигархов и госкоррупционеров, изымается из нашего с вами кармана. Общество, в котором доходы правящей плутократии обратно пропорциональны нашим с вами заработным платам и социальным статьям бюджета. Общество, в котором за 15 лет не изменилось ничего, кроме риторики да способа воровать доходы с нефти.
Я имею в виду, что при Ельцине каждая нефтяная компания имела свой маленький офшорчик, куда продавала нефть по заниженным ценам, чтобы потом доходы от продажи этой нефти по ценам мировым класть не на счета компании, а в свой личный карман. А теперь все эти компании по решению Политбюро несут эту нефть не в свой офшорчик, а в Офшор Внешнеторговых Чекистов. А группе лиц, прикрывающихся псевдонимом Абрамович, государство выплатило, по решению Политбюро, за «Сибнефть» сумму в 300 раз превышающую цену, по которой компания была в свое время куплена у государства, и в 10 раз превышающую суммарный пятилетний бюджет Приоритетных Национальных Проектов.
Казалось бы, все это должно полностью подорвать легитимность нынешнего режима. Ведь ворократы пришли к власти, утверждая, что советская власть недодает нам наше кровное, и обещая, в результате реформ,повысить наш уровень жизни в разы. Иначе, мол, на рельсы ляжем. Но вместо этого положили на рельсы всю страну, забрав себе наши доходы. А народ, несмотря ни на что, все это блядство терпит, голосует за План Путина и за Наследника Медвежонка, да приговаривает: «Жить стало лучше, жить стало веселее».
Ну и как тут нормальному человеку, глядя на все это, не отчаяться и не впасть в уныние?
Однако, как известно, человек предполагает, а Бог располагает. И, когда Он располагает, все начинает происходить не по логике.
Вот кучмовские пацаны, в свое время, тоже предполагали.В Администрации Президента любимая шутка была: «Этот народ все перетерпит. Если он голодомор перенес и не восстал, то уж нас точно терпеть будет вечно». И где они теперь, эти кучмовские пацаны? Спасибо, что живы остались.
Так что будем надеяться на Русского Бога. Ведь отцы Церкви давно объяснили, что значит терпеть и прощать обиды. «Когда вы прощаете обиды, — говорили они, — вы передаете право на месть Богу. А Он разберется с вашими обидчиками гораздо круче, чем вы можете себе даже и представить».
Так что будем смиренно ожидать Дня Божиего Гнева. Кстати, представляю, как в этот День наварятся ГАИшники, штрафуя нынешних хозяев жизни за превышение скорости на трассе Москва — Шереметьево-2.
Существует ли социальное расслоение в современной России?
Тезис Л.И. Брежнева о новой исторической общности — «советском народе» — в российской прессе уже лет десять-пятнадцать изображают как некий анекдот, стоящий в одном ряду с «экономной экономикой», «развитым социализмом» и т. д. и якобы изобличающий начетничество и тупость советских коммунистов и их вождя. Но как раз этот тезис совсем не глуп и во многом сохраняет свое значение до сих пор.
В семидесятые годы в Советском Союзе, так сказать, «окончательно» сложилось бесклассовое и, так и подмывает вымолвить, «бесстроевое» (совсем не случайно это слово пришло в голову Войновичу) общество — и притом бесконечно далекое от общественных идеалов анархистов, марксистов и революционных социалистов. Классов в нем не было не потому, что, мол, интересы всего общества стали сильнее классовых интересов и классы слились в единое целое, и не потому, что хозяйственная и трудовая деятельность якобы стала у всех почти тождественной по типу, а совсем по другой причине. Дело было в том, что к тому времени в советском обществе не осталось никакой сколь-нибудь значимой солидарности: ни в малой ячейке трудового коллектива, ни в рамках предприятия, ни по отношению к людям сходных профессий, ни в профессиональных сообществах. Расцвел прямо-таки махровый индивидуализм.
И спустя четверть века в России и большинстве других бывших советских республик положение практически не изменилось — несмотря на кардинальные перемены в отношениях собственности и на колоссально увеличившуюся поляризацию доходов.
У нас по-прежнему нет никакого рабочего класса — вместо него имеется абстрактная совокупность людей рабочих профессий. Ведь как ни определяй классы: в связи ли с отношениями людей в сфере собственности, по месту ли в системе разделения труда, в зависимости ли от личных доходов или же как-то иначе — без своей основы, то есть без классового самосознания, они существовать не могут. А у почти каждого рабочего в России вместо этого имеется лишь осознание узко понимаемой личной выгоды, часто дополняемое неким патриотизмом и государственничеством. Нет у них ни коллективизма, ни локальной (внутри предприятия, цеха, лаборатории и т. п.), ни глобальной (между предприятиями, профессиями — внутри России и за ее пределами) солидарности. В самом деле, не называть же коллективизмом панический страх потерять работу, который приводит к почти непрерывному внутреннему согласию лизать задницу начальству.
Это доказывают примеры массового поведения. Так, участие широких масс населения в играх финансовых «пирамид» было довольно-таки осознанным.
При этом каждый понимал, что выиграть можно только за счет проигрыша большинства других. Зато случаи действительных проявлений солидарности в рамках одного предприятия чрезвычайно редки, а примеров эффективной солидарности между работниками разных предприятий почти нет (удается вспомнить разве что шахтерские забастовки).
Разительный контраст с этим поведением демонстрируют рабочие в западных странах. Даже не забираясь в далеко отстоящую от нас политическую культуру самых развитых стран, можно привести примеры польской «Солидарности» в восьмидесятые годы, румынских и албанских отчасти успешных протестов против непопулярного экономического курса в девяностые годы и стихийного народного восстания в Аргентине. Можно определенно сказать, что солидарность и коллективизм для западного рабочего — это базовые «инстинкты». А в России рабочие в большинстве поддержали приватизацию начала девяностых (почти каждый безосновательно надеялся что-то выгадать от нее), никак не отреагировали на залоговые аукционы, безропотно (точнее, все, что они делали, так это роптали в своем кругу и вздыхали) снесли дефолт 1998 года.
Но в России нет и класса капиталистов. Российские собственники и богачи точно так же индивидуалистичны и легко предают абстрактный для них классовый интерес в пользу надежд на сиюминутную личную выгоду. Например, когда начались работы по созданию закона о рекламе, ни одна из заинтересованных частных структур не поддержала предложения о выработке единых позиций, более того, все они отвергли предложения о помощи в лоббировании выгодных рекламодателям и рекламным агентствам законодательных положений. Каждый либо имел свои частные отношения с Кремлем, либо надеялся их приобрести. Довольно глупо, что эти «полужуравлиные» отношения представлялись им жирной синицей в руках, зато инфраструктурные, то есть более надежные, механизмы закона представлялись угрозой текущей выгоде, а будущая возможная выгода от этих механизмов казалась чем-то эфемерным и утопичным. Тут наши собственники трогательно совпали с неимущими массами, которые в свое время поддержали ваучерную приватизацию, а не приватизацию с именными чеками, так как ваучеры — в отличие от именных чеков — позволяли собой свободно торговать, да и просто давали возможность немедленно получить за себя «живые деньги».
Стереотипы поведения наших новых богатых разительно отличаются от стереотипов поведения западных капиталистов. Наши новые богатые нацелены в первую очередь на «роскошное потребление» и конкурирующую его демонстрацию. Но и здесь они не только повторяют традиционные архаичные формы, описанные Вебленом в его «Теории праздного класса», а выработали нечто свое. Например, наши богатые такие же толстяки, как и бедные в Америке. И причина этого одна и та же: и те и другие просто-напросто обжираются. Только бедняки в Америке едят сравнительно недорогую пищу, а наши богачи — дорогую. Можно сказать, что они перешли с традиционного для России стандарта в 150 граммов мяса во втором блюде на массовый американский четырехсотграммовый стандарт. Еще один пример, обрисовывающий их нравы, дает рассказанный Татьяной Эрнестовной Шлихтер анекдот о разбогатевшем мальчике из деревни, который строит многоэтажный дом, предусмотрительно отводя в нем место для коровы.