Медвежий угол
Шрифт:
– Ну, допустим, не стыдно! И что дальше?
– А мне вот за вас стыдно, – сообщил Гуров. – Неприятно, все-таки – мужик, летчик, офицер, а ползает в грязи… Как-то и себя при этом ощущаешь неловко.
На опухшем бесформенном лице Легкоступова не отразилось никакой реакции. Он, должно быть, давно привык к подобным нотациям. Тем более что мысли его были сейчас заняты совсем другой проблемой.
– Лучше бы дали двадцать рублей! – неожиданно сказал он.
– А что – поможет? – с любопытством спросил Крячко.
Легкоступов покосился
– Ну, можно тридцать. Я через неделю отдам. Нет, не через неделю – через две. Я дом продаю…
– Знаем мы про этот дом, – перебил его Гуров. – Кому он нужен, этот дом?
Легкоступов поглядел на него с разочарованием и буркнул:
– Все-то вы знаете, как я посмотрю! ЦРУ просто!.. Не дадите, значит? Ну, и хрен с ним! Плевать я на вас на всех хотел! – и тут он прибавил такое грязное ругательство, что даже невоздержанный на язык Крячко только почесал в затылке.
– Ты с языком поосторожнее! – смущенно заметил он. – Все-таки с представителями власти разговариваешь!
– Какими такими? – недоверчиво пробормотал Легкоступов. – Знаю я наши власти… Если только Сашку Заварзина наконец поперли – нет? Между прочим, давно пора! Продажная тварь! Всех нас продал, весь поселок… На пару с главой администрации. Я бы их обоих собственными руками… Гниды!
– А ты к властям просто неравнодушен, – посмеиваясь, сказал Крячко. – Чем они тебе так не угодили? И кому тебя, например, продать можно? Я бы лично не купил!
Легкоступов с презрением посмотрел на него и театральным жестом скрестил на груди руки.
– Легкоступов очень дорого стоит! – заявил он. – Денег у вас не хватит купить Легкоступова! Не гляди, что у Легкоступова сегодня трудные времена – цыплят по осени считают! Легкоступов знает кое-что такое…
– Кстати, а чем ваша личность так привлекала погибшего Подгайского? – прервал его излияния Гуров. – Мне говорили, что он с вами часто встречался. Это правда?
Бывший летчик горделиво усмехнулся:
– Костя Подгайский человек был! Вы ему в подметки не годитесь. Извели парня! А мы с ним большие дела задумывали!..
Крячко не сумел удержать смешка. Легкоступов надменно посмотрел на него и с вызовом сказал:
– Раньше за такие смешки я без разговоров бил в морду. Но сегодня, так и быть, живи. Я вижу – тебе уже начистили. Правильно сделали. А про меня всю правду только Костя знал. А больше я вам ни хрена не скажу!
– Спасибо, что раздумал нам морды бить, – серьезно сказал Гуров. – Но вот насчет Кости ты нам все-таки расскажи побольше. Для нас это очень важно. И для твоего поселка, между прочим. Что это за большие дела, которые вы с ним задумывали? Расскажешь – я тебе не тридцать, я тебе пятьдесят рублей дам!
Но в голове пьяницы уже произошел некий сбой. Он ударился в благородство и предложение Гурова отмел с негодованием.
– Легкоступов не продается! – несколько непоследовательно заявил он. – Ни за пятьдесят, ни за сто рублей, понятно?! И свою тайну он унесет в могилу! Только Костя ее знал, и больше никому, ни единой живой душе…
– Может, поедем, Лев Иванович? – низким недовольным голосом позвала из машины Мария. – Что вы с этим алкашом время теряете? Нам еще до Черных болот добраться и там еще…
Легкоступов вдруг оживился.
– А вы на Черные болота? – с пьяным любопытством спросил он. – Какие у вас там дела, интересно?
– Эту тайну мы тоже унесем с собой в могилу, – невозмутимо ответил Гуров и, кивнул Крячко, шагнул к машине. – Пойдем, Стас, а то и правда, только время теряем…
Горделивое выражение все еще не сходило с опухшего лица Легкоступова. Он смотрел вслед оперативникам с превосходством человека, которого нельзя прельстить ни деньгами, ни автомобилями, ни высоким чином. Если бы не грязная одежда и не шаткая походка, издали это могло даже произвести впечатление.
Но Гуров рассудил, что, в крайнем случае, Легкоступова всегда можно будет при необходимости разыскать и в более спокойной обстановке выведать его страшные тайны – если, конечно, таковые у него действительно имеются. Пообщавшись с этим человеком, Гуров быстро в нем разочаровался. Вначале он рассчитывал на большее. Легкоступов же оказался примитивным и банальным алкашом, каких в России можно отыскать под каждым кустом. Непонятным для Гурова оставался лишь один неоспоримый факт – зачем-то Подгайский все же встречался с этим забулдыгой? Вряд ли он пошел бы на это из чистой благотворительности – у него просто не было на это времени. Чем же Легкоступов мог заинтересовать ученого? На этот вопрос у Гурова не было ответа, и от этого оставалось какое-то смутное беспокойство в душе.
Однако Мария Смига уже теряла терпение. Она, похоже, считала сегодняшнюю вылазку своей личной затеей и, в свою очередь, не понимала, для чего Гуров так бездарно теряет драгоценное время. Фомичев не считал возможным вмешиваться в действия представителей закона, но по его виду было заметно, что в душе он тоже их не одобряет. Сомнения Гурова мог понять только Крячко – которого, кстати, пьяная болтовня Легкоступова заинтересовала даже больше, чем Гурова. Но в продолжении беседы с отставным летчиком он тоже не видел сейчас смысла.
Они сели в машину, и Фомичев с большим облегчением отъехал подальше от цыганского обиталища. Он уже собирался прибавить газу и окончательно выбросить из головы неприятное происшествие, как вдруг за «кормой» «Москвича» снова послышались крики. Гуров обернулся и попросил Фомичева остановиться.
– Его опять бьют? – тоскливо спросил учитель, съезжая на обочину и тормозя.
Нет, Легкоступова не били, но он, размахивая руками и нечленораздельно вопя, зачем-то бежал вслед за автомобилем, тщетно стараясь выдерживать ровную траекторию. Мария тяжело вздохнула и поправила на голове платок. Гуров сделал вид, что ничего не заметил, и продолжал спокойно ждать.